В северных районах Норвегии и Финляндии в те годы почти на было хороших шоссейных дорог, а железнодорожных путей нет и поныне. Поэтому связь немцев с их базами и гарнизонами, воинскими соединениями, располагавшимися там, осуществлялась только морским путем. Вдоль берегов постоянно курсировали флотилии военных и грузовых судов. Из Германии поставлялось продовольствие, боеприпасы, живая сила. А обратно морские транспорты шли груженные никелевой рудой, которая добывалась в этих краях для военных заводов. Ведь никель - это, прежде всего, броневая сталь для танков.

Естественно, главным в действиях нашей североморской авиации являлось уничтожение этих транспортов, нарушение военных коммуникаций противника вдоль берегов Норвегии и по всему Баренцеву морю. С этой целью авиаторы выработали тактику, так называемых, “крейсерских полетов”, или как еще их именовали “свободной охоты”, на самолетах-торпедоносцах. Наносили комбинированные (бомбовые и торпедные) удары по портам, базам и конвоям судов противника на всем протяжении северного берега от наших рубежей до Норвежского моря.

Эти действия советской авиации превратились в своего рода блокаду портов Северо-Восточного побережья Норвегии. Врагу не было покоя. Наши воздушные торпедоносцы держали в постоянном напряжении противника, в том числе и в районах, мало доступных для массированных налетов ударной авиации. Куда не могли долететь мощные бомбардировщики, легко и незаметно проникали маневренные торпедоносцы. Их крейсерские налеты заставили немцев отвлечь для прикрытия караванов дополнительные воздушные силы. В частности, гитлеровцы вынуждены были усиливать охрану за счет использования двухмоторных и одномоторных самолетов, которые сопровождали транспортные флотилии от портов выхода до конца пути. Это требовало много топлива и моторесурсов, к тому же из-за сложности полета оказывалось весьма тяжелым рейсом и сильно изнуряло немецких летчиков. Что, как раз было на руку нашим авиаторам.

Однако для них крейсерские полеты были нелегкими. Тактика одиночного рейса самолета-торпедоносца сложна своими особенностями. Первое, обязательное условие - скрытность выхода в район поиска. Для этого полет совершался подальше от берега, чтобы самолет не было видно, и в зависимости от обстановки - в облаках или на минимальной высоте.

Вот торпедоносец достиг района поиска. При хорошей погоде, ясном небе “охотник” набирает высоту 200-300 метров. Пилоты внимательно просматривают побережье, бухты, море. Зрительное внимание у всех членов экипажа предельное. Если же появляются облака, самолет опускается в их нижнюю кромку. Частенько в намеченном районе ничего стоящего обнаружить не удается. Что ж, тогда самолет направляется в новый, опять-таки заранее намеченный, район поиска. Но летит не вдоль берега, на глазах у постов противника, а уходит в море и только оттуда неожиданно появляется в новом месте.

Экипажи, как правило, подготавливают несколько планов поиска, чтобы в полете, на случай изменения обстановки, использовать следующую готовую схему. Успех крейсерского “путешествия” многих асов-торпедоносцев, в том числе и Евгения Францева, не раз зависел от их тщательных разработок нескольких схем для одного полета, подготовленных заранее, на земле. Причем обязательно учитывался опыт, показывающий, что ни в коем случае не стоит стремиться за один полет охватить большой участок. Это не давало возможности хорошо осмотреть его за короткое время, зато грозило встречей с истребителями-перехватчиками немцев.

Район поиска изучался перед полетом очень тщательно по картам крупного масштаба, фотоснимкам, рассказам летавших там разведчиков. Отчасти и по лоции. Но она в то время, к сожалению, еще мало использовалась, хотя благодаря ей можно было в данном районе познать все якорные стоянки и фарватеры и сразу исключить из поля внимания те, где корабли не встретятся. Много подсказывали и моряки, плавающие вдоль берегов Норвегии. Так что, если ясно представлялся район поиска, тщательно подготовлялась схема полета, точно соблюдалась тактика разведки и наработанные авиаторами правила, то успех в принципе был обеспечен.

Побережье здесь изрезано глубокими фиордами. Почти все они являются удобными бухтами, в которых нередко отстаивались немецкие транспорты. И только “охотник”, идеально знающий береговую черту, мог обнаружить и атаковать их. Причем, если выпадали плохие метеоусловия, непогода - низкая облачность и заряды - для “охотника” они оказывались как нельзя лучшими: для его действий гораздо благоприятнее, чем в ясную погоду. Облачность и заряды были помощниками “охотника”.

Как из всего этого видно, крейсерские полеты - операции сложные, требовали от экипажей высочайшего мастерства. Помимо всего, летчик должен быть, “как рыба в воде”, в любых условиях быть хорошим моряком и хорошим лоцманом. Штурман же -уверенно вести прокладку даже когда, кроме звезд и радио “уцепиться” не за что.

Но вот цель обнаружена. Гут уж успех решался мгновениями. Главное - внезапная, неожиданная для противника, атака. Однако. чтобы торпеда поразила цель, ею нужно “выстрелить'', то есть сбросить с самолета не далее как за 800-1200 метров до цели и с высоты - 20-30 метров. А цель защищалась огневой завесой береговых батарей и кораблей охраны, а также истребителями-перехватчиками. Перед торпедоносцем стояла небывало трудная задача: совершить сложное, предельно рискованное действие - прорваться сквозь шквал орудийных залпов и пулеметных очередей. Если даже самолет своими маневрами обманывал стреляющих и снаряды не “доставали” его, взрывы на поверхности моря поднимали на пути “охотника” густую завесу из водяных столбов. И было достаточно только зацепиться крылом за этот фонтан... К тому же того и гляди, что сверху ринутся “мессершмитты”.

Что и говорить, пилоты торпедоносцев должны были обладать особенными качествами. Прежде всего, в искусстве пилотирования, в решительности и мужестве. Они являлись для врага смертоносным громом среди ясного неба.

Герой Советского Союза гвардии капитан Зайцев именно так однажды появился перед несколькими кораблями конвоя, выходящими из порта. И не успели немцы глазом моргнуть, как один их танкер настигла торпеда. Опомнившись, корабли открыли шквальный огонь, но было поздно. Самолет Зайцева уже удалялся и был вне досягаемости. А всего на боевом счету этого аса четыре потопленных вражеских корабля.

Подобная атака с хода, без секунды промедления, - удел летчиков решительных, отважных, обладающих моментальной реакцией, умением сразу оценить обстановку и мгновенно ринуться на неприятеля. Так Герой Советского Союза капитан Пирогов, вылетев из-за острова, неожиданно обнаружил несколько судов противника и без промедления устремился к ним. С судов конвоя полетели запрашивающие позывные. Пирогов не отвечал. Через несколько секунд вышел на рубеж атаки и сбросил торпеду. Вот тут-то и немцы поняли, что за птица появилась перед ними и принялись отчаянно палить из пушек и пулеметов, но самолет, развернувшись, уже уходил за кромку острова, а торпеда, вспенивая поверхность моря, неслась к танкеру, водоизмещением в 5000 тонн. Оглушительный взрыв, и корабль пошел ко дну. Кроме этого танкера, отважный капитан отправил к рыбам еще два транспорта и мотобот.

Внезапность атаки достигалась так же умелым использованием освещенности и особенностей мест района, то есть гористых островов, мысов, береговых утесов. Экипажи летчиков вышеназванного Зайцева и гвардии капитана Шебанова в один из дней почти одновременно вылетели “на охоту” в соседствующие районы. Шебанов нашел караван судов противника и немедля ринулся в атаку. Однако немцы быстро спохватились, создали завесу огня за 8-10 километров до кораблей и хотя Шебанов, сделав обходной маневр, вновь бросился на караван, на дистанцию залпа ракеты его вновь не допустили. А тут еще на самолет бросился “Мессершмитт-110”. Однако Шебанов, отбиваясь от немецкого стервятника, не думал упускать добычу. Маневрируя, он готовился к новой атаке.

А в это же время с другой стороны подлетел самолет Зайцева. Еще не видя кораблей, он заметил трассы зенитного огня и понял, в чем дело. Оценив обстановку, Зайцев осторожно подлетел к береговому мысу, а потом стремительно и совершенно неожиданно для противника вырвался из-за него. В считанные секунды торпедоносец вышел на исходный рубеж и выкинул свой страшный гостинец. А затем оба неожиданных для немцев гостя исчезли за горизонтом.

Такая “свободная охота” была очень по душе Евгению Фран-цеву. Его творческая натура видела в ней свободу действий, возможность проявления самых смелых и отчаянных поступков. осуществления юношеской мечты о героизме. И он это сразу почувствовал всем своим существом.

Правда, вначале его постигло разочарование: первое время пришлось лишь наблюдать, как другие летают в бой. Молодых берегли, тщательно обучали воздушным действиям в суровых условиях Севера, над вечно бушующим морем Варенца. После нескольких учебных полетов Францев и сам понял, что тех знаний, которые он вынес из училища, здесь, в боевой обстановке на Северном флоте, уже недостаточно. И вновь стал внимательным и дотошным учеником. Всегда прислушивался к рассказам опытных летчиков-торпедоносцев, подробно расспрашивал, как лучше вести бой с истребителями, как уклоняться от огня зенитной артиллерии. А на тренировочных полетах с особым упорством добивался свободного управления машиной в любых погодных условиях. Будучи в воздухе, был постоянно собран, внимателен, следил, чтобы ни одно мгновение не проходило бесцельно, не допускал неосмысленных движений. Для этого перед каждым вылетом самым тщательным образом продумывал предстоящий полет.

Его душа жаждала поделиться своими впечатлениями с друзьями по школе. И он пишет Вере Плехановой и Кате Мартазовой:

“... Вот и забрался я на самый крайний Север, в Заполярье, где сейчас круглые сутки день, где солнышко около двух месяцев совсем не скрывается за горизонтом- А зимой, говорят здешние ребята, более трех месяцев ночь- Темная, холодная, полярная ночь. Интересно, правда?

Да, вот сейчас 12 ночи, а вокруг светлым-светло. Солнышко закрыло тучками, но все равно светло. Однажды до 2-х ночи не спали, ждали, когда стемнеет. Но напрасно: оказалось, одинаково, что днем, то и ночью. А сейчас уже третий час ночи, а я сижу на окне и пишу вам при свете солнышка - оно низенько стоит, изредка скрывается за высокой сопкой, потом опять появляется. Природа здесь дикая и довольно суровая. Скупо наградила она Север зеленью. Кругом - глыбы каменные, куски щебня, большие и маленькие валуны, дикие утесы, сопки и горы, ущелья и овраги - местность пересеченная, изрезанная, и все это покрыто редкой и хилой растительностью. Один лишайник и мох, какая-то жесткая трава и скрюченные кривые березки и сосны, - от всего этого веет особой суровостью. А сколько здесь надоедливой мошки, комаров, больших злых мух! Но ведь эта земля -наша! Ее надо защищать, и мы не отдадим ее врагам, никогда!”

30-ая авиабаза, на территории которой располагался 9-ый гвардейский минно-торпедный полк, где проходила боевая эпопея Евгения Францева, занимала довольно большую полосу земли вдоль залива-устья реки Кола, километров в сорока от Мурманска, рядом с городком Полярный. Аэродром со стороны материка был прикрыт неровными сопками с крутыми склонами, местами переходящими в невысокие горы. Вот как описал авиабазу участник Отечественной войны Г. Возлинский, бывший в тех местах.

“Служил я в войну в Рыбачьем. Здесь меня тяжело ранило, и вскоре я на некоторое время попал “на долечивание” в 30-ю авиабазу. Был назначен командиром одного из подразделений, охранявших воинский аэродром.

Запомнился он мне вот таким, каким изобразил его на рисунке. Каких только типов самолетов не было на аэродроме в 1944 году: ИЛы, “Аэрокобры”, “Боинги”, “Бостоны”... Было много и другой техники, входившей в 5-ю минно-торпедную дивизию, которой в то время командовал генерал Губанов, а позже Кида-линский. Здесь можно было увидеть “Харрикейны”, “Томагавки”, И-15, И-16, Пе-2, такие гиганты (по тем временам), как “Лан-кастеры” и “Либерейторы”... На рисунке показана стоянка самолетов 9-го гвардейского минно-торпедного полка. На переднем плане - самолеты-торпедоносцы “Бостоны” А20-Ж, несущие по две 800-килограммовые торпеды.

Самолеты обладали приличной скоростью, были маневренными, с сильным вооружением. На этих машинах наши прославленные летчики топили корабли противника, принимали участие в охране союзнических конвоев. Имена многих из них вписаны в летопись славы Северного флота”.

Францев прибыл в минно-торпедный полк Северного флота 1 июля 1943 года. Это летное подразделение снискало славу “батареи” отважных поднебесных ''катюш”, наносящих весьма чувствительные удары немецким морским транспортам. Семеро летчиков и штурманов части были награждены Золотой Звездой Героя Советского Союза. Десятки фашистских транспортных судов и боевых кораблей отправились на морское дно от торпедных ударов авиаторов полка. Понятно, каким восторженным взором смотрел на них Евгений, с тайной надеждой стать таким же. И конечно, хотя, возможно, и не показывал вида, внимательно прислушивался к их рассказам и рассуждениям, не упускал ни одной мелочи из боевого опыта асов.

Тем более, что прежде, чем получить право на вылет, новичок должен досконально овладеть искусством поиска и торпедирования. Евгения стал приобщать к познанию этого командир эскадрильи Анатолий Петрович Адинсков.

И вот настал день, когда Францев поднял самолет в боевой полет. В экипаже, кроме него, летчика, еще штурман - младший лейтенант Павел Галкин и стрелок-радист сержант Семен Антипичев. Летели они не самостоятельно, а в паре с самолетом младшего лейтенанта Петра Гнетова, который тоже еще не успел по-настоящему “понюхать пороха”. Облетев заданный район поиска и не встретив ни одного “фрица”, экипажи вернулись немного обескураженными. Но, как известно, надежда юношей питает.

Через четыре дня Францев поднимает свой торпедоносец в следующий полет, тоже в паре, только на этот раз с опытным авиатором Зайцевым, тогда еще старшим лейтенантом. И вновь полет впустую.

В третий раз самолет Францева отправился без сопровождающих. Экипаж уже чувствовал себя в поиске довольно уверенно. Волнения первых разведок улеглись, боевая операция воспринималась спокойнее, все члены экипажа уверовали в себя. Задача ясна, маршрут проложен. Под фюзеляжем самолета - торпеда. Евгений плавно, как положено, поднял от земли тяжелую машину. И вот под крылом бескрайнее море.

Три пары глаз внимательно осматривают темно-синюю гладь, иной раз кажется, что вдали появилась точка. Корабль! Увы, это лишь воображение...

Двенадцать раз экипаж возвращался ни с чем. После четырех или пяти вылетов Евгением, да и его товарищами, овладело что-то вроде успокоения к опасности и равнодушие к безуспешности поисков. Полет над морем сам по себе доставлял Евгению радость, и, когда он пилотировал свой одинокий самолет над вражескими водами, к нему возвращались давние юношеские мечты о профессии “воздушного следопыта”, разведчика, открывающего неизвестное.

Из дневника Францева:

“Мне было очень интересно летать над морем. Я рассматривал район, знакомился с расположением немецких портов и баз, встречался с вражескими истребителями и ловко уходил от них, попадал под огонь зенитных батарей. Все это напоминало те разведывательные полеты, о которых я мечтал, будучи курсантом. Я почти забывал о том, что от меня ждут другого - поиска и уничтожения фашистских кораблей”.

Из этих записей видно, что полеты бывали не безобидными. К сожалению, Евгений нигде не обмолвился о том, когда и как он впервые встретился лицом к лицу с пулями немецких истребителей или снарядами их орудий. Ведь такое знакомство для молодого бойца бывает критическим. “Как они, новички, трусят перед первой атакой! - вспоминал впоследствии в дневнике Евгений. - Как дрожали Сушицкий и Николаев, когда получили приказ о вылете, но никто из них не знал, что это всего лишь учение. И Литвинов порядочно побледнел. Да, нелегко заставить себя идти на смерть спокойно”.

Однако сам Евгений, судя по всему, без особого страха перешагнул этот рубеж. Тем более искусством пилотирования владел отлично и потому ловко, а значит со спокойной уверенностью уходил как от истребителей, так и от огневых стрел неприятеля .

В части он уже освоился. Близко познакомился со многими однополчанами. Крепко сдружился с Петром Гнетовым. В своем дневнике с уважением отзывался о Ровенко, Величкине, Балашове, Макаревиче, Островском. Особенно выделяет двух последних. “Ставлю их в один ряд с героями военного Севера. Они были истинными мужчинами, скромными на земле и грозными в небе”. И все они впоследствии отдали свою жизнь в крейсерских полетах.

С победами возвращались многие летчики. Удачливее всех совершали рейды Пирогов и Зайцев. Конечно же, Францеву становилось все более не по себе оттого, что он по-прежнему “любовался морским пейзажем” и возил торпеду с аэродрома в море, а с моря на аэродром. А тут еще командир части, полковник Кидалинский, встречая его, пренебрежительно спрашивал:

- Что, Францев, опять ни с чем вернулся? Сглаживал, правда, полковник Житинский, который примирительно добавлял:

- Ничего, еще успеет, потопит фрица. Не сразу это в руки дается. А он парень упорный. Своего добьется.

На некоторое время Францева выбила из ритма военной жизни операция аппендицита, которую ему сделали 14 сентября. В лазарете он находился до 28 сентября. Врачебная комиссия оценила результат операции нормальным, но предписала: после лазарета необходимо восстановление в доме отдыха в течение двух недель.

Вернувшись в часть, Евгений узнал о новых победных вылетах однополчан, и, как он написал в дневнике, его стала брать злость: на невезение да и на себя, и, в конце концов, на судьбу. Но разум подсказал, что, прежде всего, надо требовать от судьбы не удачи и везения, а собственного упорства, как в поисках неприятеля во время полета, так и в достижении высокого мастерства при атаке на него.

“Надо же и совесть иметь! - признавал молодой летчик в дневнике. - Но сколько бы я ни болтался над морем, в какие бы фиорды ни залетал, в какое бы время суток ни отправлялся “на охоту”, самолет встречали одни пустынные волны. Будто Пирогов и Зайцев в самом деле перетопили всех фашистов”.

Однако холостые полеты экипажа приносили и пользу. Основательно познавался морской театр действий, набирался опыт пилотирования в любых метеорологических условиях, расширялось умение пользоваться облачностью и зарядами для ухода от истребителей противника и ускользания от зенитных залпов береговых батарей.

Впрочем, стоит отметить, что, несмотря на “нулевые” вылеты экипажа Францева, его неудержимое стремление к боевым действиям и преданность службе не оставались незамеченными. В его “Боевой характеристике” за период с 1 июля по 1 декабря 1943 года сказано: “Имеет 2 боевых вылета на прикрытие каравана, налет 55 мин. Боевых столкновений с противником не имеет. Летает днем в сложных метеоусловиях. Летать любит и умеет, техника пилотирования хорошая. Летает уверенно. Настойчив в выполнении учебно-боевой подготовки. Среди товарищей пользуется авторитетом, общителен. Опрятен, требователен к себе и подчиненным. Исполнителен, замечания старших воспринимает правильно. Над собой работает, заочно изучает иностранный язык. Имеет большое желание участвовать в боевых действиях.

Вывод: занимаемой должности соответствует”.

И вот Францеву, вроде бы, повезло! Это случилось перед новым годом, в тринадцатом вылете экипажа. При входе в узкий фиорд работал немецкий тральщик и два маленьких суденышка. Когда они были обнаружены, Францева и его товарищей охватило небывалое возбуждение: наконец-то поймали фрица! Ни за что не упустим его! Охотничий азарт перехлестнул охотничью выдержку. Евгений, полный жажды скорее приблизиться к тральщику и выстрелить в него торпедой, даже не подумал о том, что судно невелико, его осадка в воде незначительная и угодить в такую цель можно только после предельного приближения. Да и вообще эта цель не для торпеды. Так и вышло. Хотя маневр был выполнен правильно, “снаряд” пошел прямо на тральщик, судно не взорвалось. Видимо, было незначительное отклонение курса торпеды, и она проскочила мимо.

Тринадцатый полет для Евгения оказался самым неудачным: ведь бесцельно сбросить торпеду еще неприятнее, чем возвращаться с ней на аэродром.

Было от чего упасть духом молодому летчику. Но только не Евгению Францеву. Его характер, воспитанный им самим с детства, упорный и целеустремленный, его неувядаемые мечты о подвиге не дали опустить руки.

Поддержали его и весточки от родных и друзей. Они приходили довольно часто и вносили в душу тепло и успокоение, улучшали настроение и укрепляли волю.

Евгений глубоко анализировал свои действия в полетах, искал в них изъяны и скрупулезно продумывал предстоящие воздушные поиски и тактические ходы при обнаружении неприятеля. Изучал опыт крейсерских операций североморской авиации, начиная от первой дневной атаки младшего лейтенанта В. Гарбуза и ночного удара капитана В. Поповича до последних победных вылетов уже упоминавшихся Пирогова и Зайцева. И вместе с тем Францев тщательно разрабатывал собственные, весьма смелые, но четко обоснованные, варианты крейсерских полетов, которые должны обеспечивать и обнаружение цели, и скрытый подход к ней, и выбор момента атаки, и удар наверняка. Как показало будущее, эта целеустремленность Францева вознаградила его сполна. Вскоре он вошел в ряд лучших летчиков-торпедоносцев, как офицер-новатор, завоевавший победу мастерством и храбростью, умным расчетом и дерзким риском.

Настал новый год - 1944-й. Год продолжения триумфа советских войск в сражениях с армиями фашистской Германии. Радостные вести о победоносном наступлении будоражили и поднимали боевой дух летчиков, настраивали их на смелые, решительные действия. Евгений Францев был уверен, что настанет и его час, что он непременно совершит особый подвиг. В глубине души он чуть посмеивался над своими мечтами, идущими из юности, но вместе с тем, анализируя здраво и рассудительно, признавал простую аксиому: а почему бы и нет?

Им уже приобретен приличный опыт. Изучены до тонкостей особенности тактики и техники “свободной охоты” самолетов-торпедоносцев. Выработана своя, более искусная, хотя и более рискованная, методика атаки вражеских объектов.

7 января приказом командира полка были утверждены списки летне-технических экипажей части по авиаэскадрильям. Во втором экипаже первого звена эскадрильи, которой командовал гвардии капитан П.П. Гусев, летчиком назначен младший лейтенант Е.И. Францев, штурманом младший лейтенант П.А. Галкин, воздушным стрелком-радистом старший сержант С.М. Антипичев, механиками: старшина 2-ой статьи Ю.С. Пименов и старшие сержанты И.А. Озеров и И.И. Кирин, мотористом сержант А.В. Дианов, а стрелком авиавооружения (по ремонту и подготовке) младший сержант П.С. Краснов.

Экипаж Францева первое время не посылали на дальнюю “охоту”. Летал вблизи. К тому же, только в хорошую погоду. Однако, исполнительность и аккуратность, точное соблюдение инструкций и правил, сыграли свою роль, и вот экипажу даются уже более сложные задания и в любую погоду. “Первое время я больше со стихией боролся, - писал Евгений в дневнике. - Осваивал Север, привыкал к зарядам, дымке, туману, к морю. Зимой над морем летать не просто, особенно здесь, на Севере. Сколько раз приходилось на малой высоте - 20-30 метров над водой - попадать в мощные снежные заряды. Самолет оледеневает, трясется. теряет аэродинамические качества. Тут уж собираешь в кулак всю силу воли и все свое умение”.

21 января на поиск вылетело несколько торпедоносцев. В одной из групп был и самолет Францева. Над морем плыли кучки облаков. Самолеты искусно скрывались за ними. Облетев группой основную водную дорогу немецких транспортов и никого не обнаружив, самолеты разошлись каждый в свой район.

Евгений повел машину вдоль извилистого берега. Обогнул полуостров Варангер, затем отдалился в море километров на десять и на высоте 200-300 метров продолжал углубляться в неприятельские воды. Члены экипажа внимательно осматривали фиорды, бухточки, побережье. Но нигде ничего не встречалось. Только над одним фиордом увидели кружащиеся немецкие истребители. Галкин, наблюдавший за воздухом, первый увидел их и доложил Францеву.

- Будем отворачивать, - ответил Евгений.

Самолет быстро свернул в сторону. Сделав круг, Францев направил его к немецкой базе, которая была расположена в том же районе. Однако на подходе к ней вновь едва не наткнулись на истребители фашистов.

- Что ж, в этом районе ничего не светит. Полетим в другой, -рассудил Францев и прижал самолет к самой воде. Над волнами он становится почти невидимым, здесь его обнаружить сложнее, чем в вышине.

Вот мыс Нордкап - самая северная оконечность Европы. Штурман Галкин спустя много лет рассказывал об этом эпизоде со всеми подробностями, ибо запомнил их отчетливо. Рассматривая тогда мыс, он подумал: чем же характерна эта самая северная точка Европы? Ага, вон на высокой обрывистой скале стоит белое здание, типа виллы. Кто же ныне обитает в этом красивом доме? Немцы? А может, норвежские туристы?

Далее виднеется остров Инге. Основательно в тыл к немцам забрались. Неужели и здесь никого не встретим?

Вдруг стрелок-радист взволнованно воскликнул:

- Смотрите, вон какая-то моторка или шлюпка идет от берега!

Впереди, прямо по курсу возвышались скалистые острова, от них в море быстро шел катер. Проследив направление его пути, летчики увидели над водой характерный силуэт подводной лодки. Это явилось большой неожиданностью. Ведь эти немецкие подводные акулы днем почти никогда не всплывали на поверхность моря. Но здесь, у своего берега, под боком у защитных зенитных батарей фашистская субмарина, видимо, чувствовала себя в полной безопасности. У нее для всплытия была какая-то необходимость, о чем говорило и то, что к лодке спешил от берега катер. Как гигантская хищная рыба, поднявшись из океанских глубин, подводная лодка лениво лежала на мелкой волне. Сигнальщики на ней еще не видели приближающийся самолет.

В мгновенье ока командир торпедоносца оценил положение, удостоверившись, что лодка вражеская, и сразу решил: потоплю! Тут же направил самолет в атаку. Не было потеряно ни секунды. Направляемый твердой рукой летчика, торпедоносец стремительно шел на цель. И вот уже остается всего несколько сот метров.

Величайшее дерзновение требовалось от летчика, чтобы отважиться на такую необычную операцию. Никто еще не поражал с самолета торпедой подводную лодку. Да и возможно ли такое? Ответа на этот вопрос не найти ни в одном из описаний атак самолетов-торпедоносцев. Потому что практически подобное исключалось. Францеву же в этом случае просто повезло, как, что надо подчеркнуть, везет упорным и настойчивым, решительным и дерзким.

...Всего несколько секунд прошло, дистанция до цели уже самая малая. Словно из-под земли, а точнее из морских вод, вырос самолет, и, спохватившись, начали стрельбу береговые батареи, а лодка стала погружаться в воду. В это же мгновенье Францев нажал кнопку сбрасывателя и торпеда стремительно понеслась к длинному стальному корпусу. Казалось, что кнопка сбрасывателя соединена с невидимой пружиной, поддерживающей лодку на поверхности. Верхняя линия, очерчивающая палубу и рубку; неуклонно сдвигалась с нижней линией - пенящейся кромкой воды, следом торпеды, безудержно приближающейся к поблескивающей палубе лодки. И хотя ее начали покрывать волны, скрыться уже было невозможно. Торпеда настигла фашистскую акулу.

“Мы впервые увидели взрыв своей торпеды, - вспомнил в дневнике Евгений. - Взметнувшийся к небу столб воды и дыма, обломки и осколки”.

- Подводная лодка взорвана! - скорее воскликнул, чем доложил Антипичев, хотя и без его слов все ясно видели гибель фашистского пирата.

- Мессеры! - тут же тревожно добавил стрелок.

Францев уже развернул самолет и теперь, отрываясь от истребителей противника, предельно увеличил скорость, опустившись к самой воде. Он быстро уходил в море, и вскоре истребители прекратили безуспешную погоню.

Евгений и его боевые товарищи ликовали. Наконец и на их долю выпал большой успех. Все дело решили считанные секунды и точность выполнения маневра. Поторопился бы Францев “выстрелить” торпеду чуть раньше, или, наоборот бы, задержался с атакой, не приняв решение мгновенно, в обоих случаях лодка могла избежать удара. Но молодой летчик, отлично натренированный, возможно, даже инстинктивно, подлетел на самую верную для торпедной атаки дистанцию и с курсового угла 90° левого борта сбросил смертоносный снаряд.

Ведь перед самым вылетом с аэродрома командир подразделения уже в который раз напоминал, что приказ требует торпедировать вражеские суда с короткой дистанции. Только тогда атака будет верной. Иначе шансы на успех сильно снижаются.

И еще была сложность: необходимость четкого уяснения, что подлодка - вражеская. Францев окончательно убедился в этом, подлетев поближе и отчетливо увидев признаки, определяющие принадлежность подводной акулы.

В этот день экипажу Францева явно везло. Возвращаясь на аэродром, летчики увидели вдали караван кораблей. И как жалели, что не было второй торпеды. Готовы были хоть из пулемета обстрелять суда. А немцы здесь, на далеких коммуникациях у западных берегов норвежской земли, считая, что они в безопасности, чувствовали себя хозяевами. Ведь до рейсов торпедоносцев туда наша авиация не долетала.

Азарт овладел молодыми пилотами,

- Надо осмотреть караван, - заявил товарищам Францев. - Жаль, что нет второй торпеды. Но мы можем по радио передать кому-нибудь из наших. Не упускать же фрицев!

- Конечно! - в один голос поддержали его Галкин и Антипичев.

Самолет развернулся и направился к проливу, где виднелись корабли. Не долетая, летчики увидели над караваном истребителей противника.

- Ничего, мы их обхитрим! - крикнул товарищам Евгений.

Отвернув машину в море. сделал круг и появился перед караваном с другой стороны. Однако немцы тоже не дремали. 'Тут мне они указали, что зазнаваться не надо, - рассказывал потом Евгений. - Я это крепко запомнил. Ведь в тот же день именно там Вартанова ''срубили'', когда он пошел в атаку на караван. И мне кажется, что как раз на эти самые истребители-перехватчики он и напоролся. С берега, над самой водой, ринулись на нас два мессера, а над сушей, вдалеке, еще пара шла. Вот тут-то я и подумал, что не надо хорохориться. Сделал, что от тебя требуется - и тикай. Ведь до дому 600 км с лишним Два часа двадцать минут лететь по морю, а я здесь, как истребитель, вызываю на бой все самолеты врага. Еле-еле ушел “

Возбужденные, радостные прилетели летчики на аэродром. Выпрыгнув из кабины. Францев сразу доложил подошедшим командирам о потоплении вражеской подводной лодки. Это было так необычно, что полковник Кидалинский не нашелся ничего сказать, кроме как “Что вы наделали! Кто вам разрешил атаковать подводную лодку”.

- А не наша ли она была? - добавил, качая головой, представитель оперативного отдела штаба.

- Как же она могла быть нашей, если лежала в надводном состоянии у немецкого берега' - не удержавшись, резко ответил Францев.

- Опишите, как выглядит рубка. Нарисуйте. - строго сказал Кидалинский.

Неторопливо, вспоминая подробности, Францев нарисовал, что видел и все вздохнули с облегчением. Конечно же, лодка была вражеской. Потом это было подтверждено и официальными данными: немецкой подводной лодке у острова Инге нанесен торпедный удар, она была взорвана и затонула. Также подчеркивалось. что в истории морских сражений это явилось первым случаем, когда самолет-торпедоносец уничтожил не плавающее на поверхности моря судно, а подводное.

Конечно. Евгению Францеву повезло, что он наткнулся на лодку, когда она находилась в спокойно-безмятежном состоянии. Однако, не прояви он мгновенной оценки ситуации и решительности, четкого, предельно смелого, даже отчаянного, тактического маневра, удача бы ускользнула от него.

Однако первое время непосредственные начальники, офицеры минно-торпедной авиадивизии, в составе которой был экипаж Францева, да и кое-кто из однополчан с некоторым сомнением относились к их подвигу. Слишком уж он казался необычным.

Но вскоре мнение резко изменилось, действия экипажа Францева были признаны правильными, оценены по достоинству.

И вот на всех троих были составлены наградные листы. О Францеве в листе сказано: “В Отечественной войне участвует с июля 1943 года. За этот период совершил 20 боевых вылетов и в последнем 21 января 1944 года. при выполнении боевого задания “свободная охота с низкой торпедой”, в районе острова Инге обнаружил, торпедировал и потопил вражескую подводную лодку. За образцовое выполнение боевого задания, за лично потопленную подводную лодку противника достоин представления к правительственной награде - ордену “Красного Знамени”.

Приказом командующего Северным Флотом вице-адмирала А. Головко от 27 января 1944 года Францев и Галкин награждены орденами Красного Знамени, а Антипичев. приказом командующего ВВС Северного флота генерал-лейтенанта В. Андреева, орденом Отечественной войны II степени. И тут еще и в газете “Североморский летчик” за 26 января все читали заметку под названием “Конец подводного пирата” с фотографиями улыбающихся Францева и Галкина.

“После награды я был на седьмом небе, - читаем в дневнике Евгения. - И мне хотелось, чтобы товарищи радовались вместе со мной. Мы собрались, выпили, разговорились о дальнейших устремлениях, планах. Я тогда радовался успеху Пети Гнетова. Как хорошо, что он уже добился победы, что мы вместе открыли счет мести фашистам. Я утопил подлодку, он утопил морской транспорт.

Мы потом отправились в Полярный. Довольные, возбужденные бродили по улицам. Хотелось быть солидными, степенными, но задорная мальчишеская улыбка выдавала наш восторг. И тогда я решил: себя не пожалею, но сделаю еще немало! Чувствовал благодарность к командующему за внимание к нам, рядовым летчикам. Именно к тем летчикам, которых вот наш начальник штаба почему-то считает за пешек, на которых орет, как на собак”.

Видимо, действительно, начальник штаба авиадивизии позволял себе грубое отношение к подчиненным. Что ж, офицеры такого пошиба встречались повсюду.

Далее в дневнике Евгений пишет: “И как папаше, любимому папе хотелось сказать командующему: спасибо, родной отец, за твое воспитание, и даю тебе верное слово, что оправдаю родительское доверие, буду бить фашистов”.

Предпоследний год Отечественной войны, 1944-й. знаменателен славными боевыми достижениями советских войск как на суше, так на море и в воздухе. Усилилась активность и летчиков североморской авиации, и все больше побед одерживают они над врагом. К этому времени накоплен большой опыт “свободной охоты”, многие из летчиков стали, “обстрелянными” воздушными асами и, как говорится, не боялись “ни черта, ни бога”, действовали решительно, смело, отчаянно, “Торпедная атака -это штурм Измаила. - рассуждал в дневнике Евгений Францев. -И надо быть Суворовым, чтобы взять эту крепость, разбить врага и вернуться на Родину победителем. Здесь в атаке, как нельзя к месту суть слов: врага бьют не числом, а уменьем”.

Евгений откровенно пишет о той безмерной опасности, которой подвергается торпедоносец, бросаясь в атаку.

Ведь самолет с экипажем в три человека один устремляется на большое судно или на караван кораблей, на которых сотни и тысячи матросов и солдат, десятки орудий и пулеметов. Обычно в караване до десятка различных судов. Даже самое небольшое из них оснащено одной - двумя пушками и несколькими пулеметами. Кроме того. у матросов и солдат немало автоматов, из которых тоже открывается огонь. В караване есть и эсминцы. Зачастую суда поддерживает и береговая артиллерия. Так что нетрудно представить, какой вихрь снарядов и пуль выпускается навстречу воздушному смельчаку.

“Сколько раз кажется, что самолет в огненном кольце, нечеловеческими усилиями, бесконечной волей к жизни вырываешь его в сторону, - пишет Евгений. - Островский, один из наших летчиков, говорил, что я лучше совершу двадцать полетов на бомбометание днем, десять раз схожу на штурмовку, сорок раз готов бомбить любой порт, чем идти в одну торпедную атаку. А Островский совершил их 8. И из последней не вернулся”.

Чтобы добиться победы в таком броске на корабли, нужно не только умение, но и счастье. И на него надеются все, хотя прекрасно сознают, что в любой момент в самолет может врезаться снаряд или очередь пулеметных пуль. Отчаянная смелость под девизом “Победить или умереть!” - вот главное в порыве летчиков-торпедоносцев.

Ярко подметил эту черту Евгений, вспоминая бесстрашие и ярость, которые охватывали перед атакой одного из его товарищей-летчиков - Толю (к сожалению, его фамилию Францев не назвал). “Толя, покойный, сходил в двенадцать атак. В последней сложил свою буйную голову. Он говорил, что при одном слове “Атака!” у него глаза на лоб лезли, расширялись, а потом в одну точку сходились и он ничего не чувствовал и никого не видел, кроме врага. И на него устремлялся из всех сил. Повидал он этих атак больше всех. И все-таки погиб. Вечная тебе слава и память. Ты заслужил их бесстрашием в боях”.

“А у меня уже 6 торпедных атак, - читаем дальше в дневнике Франиева. - Из них 4 довольно трудных, тяжелых. Из двух вернулся с подбитым, израненным самолетом. Один раз с прямым попаданием снаряда в фюзеляж. Тогда ранило Семена, стрелка, осколком в ногу, правда, легко. Спас его комбинезон - новый, крепкий”.

Испытав радость первой победы, экипаж Францева уверенно пошел по пути успехов. Как повествуют официальные данные, в конце января он пустил ко дну сторожевой корабль гитлеровцев. А 4 февраля, обнаружив караван вражеских судов, плывущих вдоль берега, ушел в море, и оттуда неожиданно на предельной скорости стрелой ворвался в бок каравана. Францев выбрал во втором ряду самый крупный корабль, танкер водоизмещением 1000 тонн, и послал торпеду точно в его носовую часть. Раздался сильный взрыв. Судно пошло ко дну.

Град снарядов и пуль рвался к дерзкому торпедоносцу, но Францев смелым маневром оторвал самолет от смертоносной лавины. Он, как хорошо видно на примерной схеме этой операции, пронесся над караваном по центру, резко повернул самолет вправо и через несколько секунд уже оказался позади кораблей.

В эти дни отличились многие боевые товарищи Францева. В январе гвардии старший лейтенант В. Пирогов в паре с ведомым самолетом взорвали транспортный корабль и тральщик. Гвардии старший лейтенант Н. Зайцев потопил танкер с горючим.

Порадовался Евгений и за своего друга Петра Гнетова, который был парторгом 2-ой эскадрильи. Он был эмоциональным, даже резким в общении и дерзким, отчаянным в боевой обстановке. В беседах с однополчанами возбужденно заявлял:

- Если увижу перед собой неминуемую смерть, то вместе с собой вгоню столько фашистов, сколько их будет передо мной!

В свою записную книжку на первую страницу Гнетов вписал:

гвардеец умирает, но побеждает. Гвардеец не сворачивает с боевого курса. Если нечем торпедировать и нет пуль, гвардеец идет на таран. Только таким он должен быть.

Ни на йоту по-иному не поступал Гнетов и в деле. Когда на “свободной охоте” обнаружили корабли конвоя фашистского каравана, моментально пошел в атаку, прорываясь сквозь плотную огневую завесу. Осколки взорвавшихся вблизи снарядов изрешетили крылья и фюзеляж самолета, но он достиг необходимой дистанции, и торпеда была послана точно в цель. Судно, водоизмещением 8 тысяч тонн, взорвалось и с грузом ушло на дно.

Через несколько дней в одном из фиордов отважный летчик увидел длинный ряд кораблей. Их оказалось восемнадцать. “Вот так добыча!” - обрадовался экипаж Гнетова.

Однако приблизиться к судам было нелегко. Зенитчики и пулеметчики немцев создали перед торпедоносцем трехъярусный заслон. От удара снаряда самолет сильно тряхнуло. Не успел летчик выровнять курс, как другой снаряд разворотил плоскость. Осколки разбитого крыла рассыпались веером. Сжав зубы, напрягшись до предела, Петр, всем смертям назло, стремительно вел самолет вперед и через мгновение прицельно выстрелил торпедой.

Вырываясь из гущи огня и дыма, едва удерживая машину над водой. Гнетов однако увидел победный результат и крикнул товарищам по экипажу:

- Ребята! Транспорт тонет! На одном крыле самолет добрался до дома.

Награда герою - Орден Красного знамени.

В феврале-марте 1944 года действия североморской авиации достигли весьма высокого результата. Вновь отличился и наш герой - Евгений Францев - потопил крупный корабль. К сожалению,

каких-либо подробностей об этой операции в документальных дневниках не сохранилось, как и о том, что однополчанин Францева. гвардии капитан Пирогов, также пустил ко дну большое транспортное судно гитлеровцев.

Успешным действиям летчиков способствовало наступление светлого времени, полярная ночь с тусклым светом уступала место солнечным дням, и авиаторы увереннее совершали боевые вылеты. Приказом от 16 февраля экипажу Францева поручалось выполнять задания “свободной охоты” днем уже в усложненных метеорологических условиях, а ночью - в простых. Для этого ему был выделен самый лучший самолет - торпедоносец- Дуглас А-20Ж”.

3 марта авиация минно-торпедной дивизии нанесла, пожалуй, самый сильный удар по фашистским транспортным караванам, чувствительно нарушив поток подачи никелевой руды германским сталелитейным заводам, которые уже и так задыхались от нехватки этого ценного сырья. Во фронтовой газете “Краснофлотец” от 11 марта 1944 года рассказывается об этой славной операции.

Вот ее пересказ.

...Над сопками занялось тихое утро. Небо чистое, безоблачное. А на аэродроме царит возбуждение, летчики и техники предчувствуют горячий денечек.

Вот уже загудели пропеллеры. Одними из первых спешат к своему самолету летчик-воздушный разведчик Михаил Макаров и штурман Иван Павлов.

- Все в порядке, - говорит им авиатехник и докладывает о готовности самолета.

Макаров, кивнув в ответ, занимает место в кабине, следом садится штурман, и через несколько секунд самолет взмывает в небо. Следом поднимаются в воздух еще несколько “разведчиков”. У всех одна задача - пролететь над водными дорогами германцев, высмотреть все суда. следующие по ним. и сообщить о них на базу.

Вылетели разведчики с аэродрома под лучами яркого мартовского солнца, но чем больше удалялись в просторы моря, тем суровее оно их встречало. Снежные заряды становились все плотнее и вскоре поднялись сплошной серой стеной. Выход один - ближе к берегу. Но тогда значительно сокращается видимость моря. Впрочем, авиаторам не впервые попадать в такую обстановку, глаз у них набитый, зоркий, и едва ли от него укроется любая точка на водной поверхности. Вот и на этот раз... штурман уже издалека замечает, что по морю ползут черные жучки с длинными белыми хвостиками. Все ясно: прижимаясь к берегу, тянется караван судов. Да какой большой!

- Ага, попался, братец! - возбужденно говорит Макаров, после сообщения штурмана и поспешно разворачивает машину к аэродрому.

Обнаружен крупный морской эшелон фашистов с внушительным конвоем боевых судов и авиацией. Неприятель уже понял, что от советских воздушных асов защититься можно лишь большими силами, и значительно увеличил охрану. Что ж, значит добыча оказывается более крупной и весомой.

- Мобилизуем все наличные силы, - решает командир авиадивизии и отдает приказ подготовиться к операции экипажам самолетов-штурмовиков 46 полка и торпедоносцам 9-го гвардейского.

Эта весть быстро облетает аэродром. У самолетов закипела работа, и вскоре они уже готовы к вылету. Подвешены тяжелые бомбы, оснащены пушки и пулеметы, вставлены мощные торпеды. Экипажи выстроились вдоль машин.

Однако караван неприятеля нельзя выпускать из поля зрения. На дополнительную разведку послали экипаж младшего лейтенанта Александра Кириллова. Прячась в облаках и снежных завесах, он летел в сторону от берега, но с четкой видимостью прибрежных вод. Долго тянулся унылый, однообразный берег с частыми фиордами, уходящими в глубь материка и вот. наконец, выплыли из-за горизонта один за другим многочисленные суда. Они приближались к району, названному немцами “морем смерти”.

- Сколько их! - покачал головой Кириллов и, подняв самолет выше, прошел вдоль всего каравана.

Немцы, видимо, не обратили внимание на одинокий самолет, возможно, посчитав его за свой, тем более что он был далеко в небе. Летчик же, выводя на какое-то время самолет из облаков, благодаря прозрачному воздуху, ясно обозревал караван и точно определял все данные, необходимые нашим штурмовикам и торпедоносцам. Транспорты шли четким строем, в кильватер, окруженные военными кораблями, которых здесь оказалось гораздо больше обычного конвоя.

- Побаиваются теперь нас фрицы! - кивнул Кириллов штурману. Отвернув самолет, он ушел в сторону, а затем по радио передал на командный пункт обо всем, что увидел.

Экипажи штурмовых самолетов уже пребывали в полной готовности и боевом нетерпении. Вот подан сигнал. Секунды - и летчики в кабинах. Раздался могучий рев моторов, и грозные “Илюшины” взмыли ввысь. Первым поднялся прославленный штурмовик капитан Алексей Осыка, следом - старший лейтенант Владимир Катунин, затем младшие лейтенанты Алексей Максименко, Виктор Скопинцев, Владимир Гусев.

Построившись в боевой порядок, они устремились по заданному курсу навстречу немецкому каравану. А сверху и по бокам, верными стражами, неслись истребители прикрытия, ведомые капитаном Сергеем Малиновским и старшим лейтенантом Иваном Бойченко.

Группа самолетов следовала на бреющем полете вдоль берега. Внизу мелькала неровная граница моря и земли, изгибы бухт и заливов, поднимающиеся сопки, ребристая водная поверхность, и вдруг на горизонте выступил длинный строй кораблей.

Тут же раздалась команда капитана Осыка.

- Высота!

Это значит, надо уходить вверх, за облака, чтобы враг не увидел нападающих. Самолеты резко пошли в небо и километров за 15 от каравана, надежно спрятались от неприятеля. До поверхности моря не менее тысячи метров, с судов их не видно и не слышно. Но только до того момента, пока самолеты не окажутся вблизи каравана.

Значит, необходима стремительность нападения. Командир эскадрильи это отлично понимает и, быстро оценив обстановку, сразу принимает решение: незамедлительно атаковать крайние корабли, а самые крупные, которые идут в середине, оставить торпедоносцам, которые не замедлят явиться. И тут же отдает своим летчикам по рации приказ:

- Добро, орлики, пошли в атаку на крайние транспорты! И, хотя штурмовики вынырнули из облаков вроде бы неожиданно и стремительно, их сразу встретил град снарядов и пуль. В ответ заговорили пушки и пулеметы нападающих, а затем на корабли обрушились бомбы. Сброшенная капитаном Осыка попала точно в середину большого корабля, водоизмещением 6 тысяч тонн. Сильный взрыв потряс воздух. Судно окуталось дымом и стало захлебываться.

На какие-то секунды позже капитана ринулся в атаку старший лейтенант Катунин. Молнией пронесся его самолет над сторожевым кораблем, счастливо избежав град снарядов и пуль, но с точным расчетом сбросив бомбу, которая угодила в нос судна и, разворотив его, отдала во власть морской бездны.

Следом обрушились на суда остальные штурмовики, и еще один сторожевой корабль гитлеровцев поразил младший лейтенант Максименко.

ПОЯВИЛИСЬ “МЕССЕРШМИТТЫ” - А НЕ ТУТ-ТО БЫЛО

Однако тут же на штурмовиков кинулись опомнившиеся воздушные стражи каравана - истребители прикрытия, четверка ''Мессершмиттов”. Но и наши ястребки были начеку.

- Вижу слева ниже самолеты противника! - передал младший лейтенант Васильцев ведущему.

- Атакуй! Я прикрою! - отвечал лейтенант Щербак. Васильцев ловко сделал разворот в облако, а затем стремительно спикировал на ближайшего “Мессершмитта”, оказавшегося под ним, и полоснул по нему несколькими пулеметными очередями. Одна из них прошила германского летуна, и он плюхнулся в волны; второй, видимо, решил лучше смыться, чем сражаться, и отвернул в сторону. Другую пару “Мессершмиттов” отсекли наши четыре истребителя, летевшие в верхнем прикрытии. Стрелы их пулеметных молний засверкали над фашистскими машинами, и те, получив несколько уколов, поспешили где-нибудь приземлиться и на последнем дыхании удалились к берегу.

Воздух был очищен от самолетов неприятеля. Но с судов огневой шквал усиливался. Снаряды и пули пронизывали все вокруг, и не все наши самолеты избежали их. У машины Скопинцева снаряд пробил бензобак. Повреждение серьезное, но летчик все-таки смог дотянуть своего железного друга до аэродрома. У других самолетов тоже были ранения, но смертельного не получил ни один.

Сбросив свои бомбовые “гостиницы” за несколько секунд и окатив суда всем запасом снарядов и пуль, штурмовые самолеты отлетели в сторону, собравшись в группу.

- Боевая задача выполнена! - заявил по радио однополчанам капитан Осыка. - Теперь - долететь до аэродрома. Нас заменят торпедоносцы! -добавил он весело.

Действительно, навстречу уже шли грозные воздушные “катюши”.

Ведущий группы торпедоносцев гвардии капитан Шебанов перед вылетом сказал боевым товарищам:

- Летим под прикрытием истребителей. Если немецких самолетов над караваном окажется больше, чем наших, всем идти плотным строем, тогда ни один мессер к нам не подступится. Если же перевес в количестве будет на стороне наших истребителей, то можно не беспокоиться. Тогда каждый экипаж выбирает свой маневр.

Когда же стало известно, что истребители прикрытия поведут самые умелые пилоты - Рассадкин, Бурматов и другие - экипажи торпедоносцев одобрительно загудели:

- Эти в обиду не дадут!

...Эскадрилья сомкнутым строем всех самолетов шла над самой водой. Еще издали стали заметны быстро приближающиеся штурмовики. Они возвращались, победно гудя моторами. Их приветствовали торпедоносцы, едва заметно покачивая крыльями. В ответ пожелание: удачной вам охоты!

Предельная ясность воздуха являлась для торпедоносцев одновременно желанной и опасной. Позволяла нашим летчикам обнаружить караван за многие мили до него: корабли казались далекими точками, которые поблескивали на темно-синей поверхности моря. Но эта же видимость была на руку и неприятелю, с кораблей тоже издали заметили приближающуюся воздушную кавалькаду. Скрытно подойти на дистанцию торпедного удара не было никакой возможности. Оставалось одно - стремительное нападение. Поэтому командир эскадрильи капитан Шебанов решительно скомандовал:

- Вперед! Атака!

Торпедоносцы напрямик устремились к каравану. И тут же экипажам передано предупреждение: будьте осторожны, над целью ходят истребители охранения! Но в эти же мгновения, обгоняя торпедоносцев, навстречу “мессершмиттам” ринулись наши “ястребки”. Завязался ожесточенный воздушный бой, и только опытному глазу можно было различить среди стремительного круговорота юрких железных птиц, своих и вражеских. Впрочем, экипажам торпедоносцев было и не до этого. Воспользовавшись замешательством неприятельских самолетов прикрытия, торпедоносцы без задержки приближались к каравану. С кораблей понесся шквал артиллерийского и пулеметного огня. Казалось, огненная стена встала перед атакующими.

Но что может остановить того, кто не думает об опасности, кто не знает страха перед смертью, кто жаждет только одного -поразить врага. Впереди всех несся торпедоносец ведущего -капитана Шебанова. Несся стремительно, яростно, сквозь град снарядов и пуль. Но вот - прямое попадание снаряда в правый мотор. Машину сильно тряхнуло, мотор вышел из строя. Но Шебанов, сжавшись в комок, упорно вел самолет вперед и в считанные секунды оказался перед караваном. Напрягая все силы, он направил израненную машину прямо на головной корабль, расстояние сократилось до предела, и Шебанов первым из летчиков сбросил торпеду. И тут же сделал крутой разворот вправо.

Следом за ведущим перед судами немцев выросли самолеты младших лейтенантов Гарбуза и Мартьянова. Выстреленные ими торпеды понеслись к ближайшим транспортам.

Торпедоносец, управляемый Евгением Францевым, летел четвертым. Когда он выходил на рубеж атаки, на него бросилась пара “мессершмиттов”. Стрелок-радист Антипичев был начеку и встретил их завесой длинных пулеметных очередей. Его поддержал точной стрельбой стрелок Мамаев с самолета-торпедоносца Мартьянова. Фрицы не решились на бросок сквозь огненную завесу и повернули вбок. Воспользовавшись этим, Францев бросил самолет на большой транспортный корабль в конце каравана и выпустил по нему торпеду.

В это же мгновение прогремели один за другим два взрыва. А через несколько секунд еще один. Торпеды, выпущенные Шеба-новым, Гарбуэом и Францевым, достигли цели, три самых крупных транспортных фашистских корабля пошли ко дну.

Насколько основательным получился разгром немецкого каравана, окончательно - подтвердили воздушные разведчики. Установить результаты штурмовой и торпедной атаки входило в задачу воздушного разведчика Бугакова. И он рассказывает:

- Сверху суда хорошо выделялись на солнечной дорожке. Над ними кружились самолеты. В строю кильватера шли три транспорта и около них сбились корабли охранения. В этот момент и совершили атаку наши торпедоносцы. Первым загорелся самый большой корабль, он окутался белым облаком. Когда облако рассеялось, корабль уже скрылся под водой.

Следом за Бугаковым вылетел на разведку младший лейтенант Панкрашин. Он видел другой горящий корабль, и вокруг него теснились мелкие суда, которые, видимо, спасали людей с тонущего судна. Следующая разведка, проведенная пилотом Кирилловым, доложила, что горящих судов на поверхности моря уже нет.

Фотоснимки наглядно свидетельствуют о результатах ударов штурмовиков и торпедоносцев.

Когда же. завершив операцию, они повернули домой, вражеские истребители пытались напасть на них, но наши соколы охраны четко выполнили свои защитные функции. Смело ринулись на два “Мессершмитта”, которые увидели израненный тяжело летевший торпедоносец Шебанова и хотели добить его. Атака советских “ястребков” испугала фрицев, и они круто пошли вверх. Однако командир нашей группы Рассадкин не привык упускать врага, догнал один “Мессершмитт” и длинной очередью прошелся по его желтому фюзеляжу. Фашистский самолет резко перевернулся и камнем рухнул в воду.

Второй “Мессершмитт” пытался исчезнуть в облаках, а затем пошел на снижение. Его маневр раскусил младший лейтенант Смирнов и пересек фрицу путь. Тот вынужден был пойти на боевой разворот. Смирнов предвидел это и за мгновение до исходной позиции немца послал в него несколько коротких пулеметных очередей. И этот “мессершмитт” плюхнулся в море.

Прошли лишь сутки после славной боевой операции летчиков минно-торпедной дивизии, а на долю экипажа Францева выпала новая большая удача...

Рассказывая о ней, вначале обратимся к воспоминаниям подполковника технической службы И. Овсянникова, который тогда был на аэродроме техником. Вот что он поведал в газете “На страже Заполярья” за 1972 год.

Весна в этих краях капризна. И в тот день, 4 марта, она откровенно проявляла свой жесткий нрав. С утра, с короткими перерывами валил сырой снег. Временами его неистово крутили порывы ветра. Но я и мои товарищи из технического экипажа самолета-торпедоносца, командир которого - лейтенант Францев, наперекор непогоде готовили машину к полету. Прекрасно знали, что наши воздушные асы, особенно такие лихие, как летчик Францев и его штурман Галкин, просто обожают эту дьявольскую снежно-ветреную или туманно-облачную мглу. Она им здорово помогает обмануть бдительность неприятеля и скрытно наброситься на него.

Впрочем, инженер эскадрильи гвардии капитан Анатолий Крахмильцев уже предупредил нас.

- Подвесьте торпеду и ждите летчиков. - Промолчав, подмигнул нам. - Они получают боевое задание.

Самолет, по существу, постоянно готов к полету. Однако такая непогода, как сегодня, всегда настораживает и мы, техники - я, второй механик гвардии старший сержант Иван Варфоломеев и моторист гвардии матрос Петр Акимов не раз, а два, а то и три раза тщательно осматриваем системы и оборудование. Опробываем моторы. Помогаем оружейникам подвесить торпеду. Пушки заряжены еще раньше механиком по вооружению гвардии сержантом Иваном Черепановым. Все в порядке.

Вот появляются и летчики.

- Самолет к боевому вылету готов! - докладываю я Францеву.

Он козыряет в ответ и по установившейся традиции объясняет нам, какое задание получил экипаж: вылет на “свободную охоту” в паре с самолетом экипажа младшего лейтенанта Гарбуза.

По сигнальной ракете с командного пункта два воздушных лайнера набирают ход, отрываются от земли и исчезают в белесой пелене.

Каждый раз, провожая их в воздух, мы, авиаторы технической службы, невольно останавливаемся на мысли: что их ожидает, вернутся ли? Ведь их зачастую встречает огненный ад.

Об этом полете подробно рассказывал штурман Павел Галкин на встрече с курсантами ейского авиационного училища в 1995 году. Были публикации и в газетах: “Краснофлотец” за 7 апреля и “Североморский летчик” 29 августа 1944 года.

Вот что произошло.

Погода для полета была сложной и тяжелой. Снежные заряды затрудняли пилотирование и поиск. Самолет Гарбуза пролетел над морскими дорогами немцев до мыса Нордкап. Чуть в стороне следовал торпедоносец Францева. Ни тому, ни другому обнаружить “цели полета” не удалось. Горючего оставалось немного, и Гарбуз повернул обратно.

Францев же, точно рассчитав, решил использовать возможности самолета до предела и продолжил поиск, направляясь к порту Хаммерфест. Это уже далеко в тылу врага. На море стали появляться небольшие суда. Это были сторожевые корабли, катера. Летчики пожимали плечами: на такую мелочь торпеду жалко тратить.

Решили долететь до Хаммерфеста, где немцы обычно формируют свои морские караваны, которые затем отправляются в порт Киркинес. У берегов Хаммерфеста нередко пришвартовываются транспортные суда и боевые корабли . А перед портом, как бы преграждая к нему путь, встает скалистый остров Серейа, вытянувшийся километров на пятнадцать. На нем мирных жителей, конечно, не было, но зато располагались зенитные батареи, военные посты, наблюдательный дозор.

Подлетая к острову, летчик заметил длинную самоходную баржу, за которой следовали еще два черных судна размерами значительно меньше. Издалека не разглядеть, катера это или шхуны. Плыла троица между островом и берегом материка.

Галкин заметил первым.

- Вон баржа вышла из порта и два катера за ней.

- Может, баржу стукнем? - предложил Францев.

- Вообще-то можно, - неуверенно согласился штурман. - Только какая у нее осадка. Пожалуй, малая. Тогда торпеда пройдет под днищем и выстрел окажется впустую.

- Верно. Лучше подойдем поближе и рассмотрим эту самоходку, - решил командир. - Если грузовая - будем топить.

Цель все ближе. Оставалось до нее километров пять, и тут взлетело ввысь несколько ракет, осветив все вокруг. И почти сразу вдоль борта самолета ярко полыхнуло. С баржи навстречу самолету ринулись снопы огненных трасс. И сразу стало ясно: не баржа это, а боевой корабль. Хорошо вооруженный эсминец, закамуфлированный, замаскированный под баржу.

У летчиков засверкали глаза: хороша добыча! Раз это эсминец - атаковать! Как раз и ракурс полета был подходящим для атаки. Самолет лег на боевой курс. Эсминец тоже не дремал, он начал умело маневрировать, вправо-влево, зигзагами, ускорил ход. И внезапно стал разворачиваться, именно в тот момент, когда Францев приготовился выстрелить торпедой. Нажми он кнопку, снаряд прошел бы мимо.

Но недаром у молодого летчика был отработан точный глазомер, он моментально улавливал малейшие изменения в боевой обстановке и редко ошибался. Как и на этот раз.

- Оставить! - резко скомандовал он и уже спокойнее добавил, - делаем второй заход. А сейчас бы промахнулись.

Самолет повернул вправо. К огненным стрелам с эсминца прибавились залпы береговых батарей. Экипаж будто и нс замечал этого смертоносного смерча. Торпедоносец, отвалив в сторону, стал заходить на круг и пронесся мимо следовавших за эсминцем небольших судов. Галкин, вглядевшись в них, закричал:

- Это не катера! Это подлодки!

Так вон оно что! Францев даже присвистнул: эсминец, по-видимому, выводит стальные акулы в море, на боевые позиции. Лодки же в надводном положении, на ходу. Лавировать, как эсминец, они не могут, плывут гуськом, друг за другом.

Между тем обстрел отважной железной птицы усилился. С эсминца, с острова, с берега неслись шквалы пуль и снарядов. В сгущающихся сумерках летчикам казалось, что воздух, небо, море насыщены молниями. Францев сразу уловил опасность и чуть-чуть отвернул вправо. Очень вовремя. Это был умелый маневр, и огненный смерч остался в стороне.

Но из прицела исчезла выбранная для атаки первая подводная лодка. Впрочем, Францев видел, что следом движется вторая, и приготовился поймать ее “на мушку”. Все решали мгновения и точный расчет. Огонь с эсминца почти прекратился: артиллеристы могли поразить свои же подводные лодки, так как самолет пролетал рядом с ними. Это был следующий искусный ход торпедоносца, обезопасивший себя и поставивший под беззащитный удар одного из этой троицы морских пиратов.

Вот лодка в прицеле. Кнопка нажата. Торпеда понеслась вперед. Тут же щелкнул затвор фотоаппарата. Самолет взмыл в сторону, но его окружили завесы огня. В грохоте и смерче летчики не расслышали взрыва подводной лодки. Трассы снарядов шли прямо на самолет.

- Влево! - почти рявкнул штурман.

Машина скользнула на крыло, снаряды просвистели мимо. Но вдруг ее сильно тряхнуло, в перегородку бомболюков угодил снаряд. Взрыв. Но, к счастью, не сильный.

...Даже сейчас, пятьдесят лет спустя, Павел Андреевич Галкин помнит тот полет до мельчайших подробностей. Взрыв на какие-то секунды оглушил его. Придя в себя, он увидел под ногами, в фюзеляже большое рваное отверстие, через которое можно свободно вывалиться из кабины. И через эту дыру совсем близко видны морские волны. Но удивительно то, что на себе Галкин не почувствовал ни удара, ни царапины. Только кабина засыпана осколками, обрывками и крошкой алюминиевой обшивки. Снаряд, наверное, попал не прямо, а по касательной. Взрыв был вне самолета, нижнюю обшивку разворотило, осколки же снаряда пролетели дальше, пробили правый мотор. Тут стоял Антипичев. Взрыв опрокинул его, оглушил, в ногу врезался осколок. Но радист быстро пришел в себя, в горячке даже не почувствовал боли. Машинально занял свое место стрелка-радиста.

- Пробило машину! - зло проговорил Галкин, не спуская глаз с водной глади в отверстии и пытаясь определить, падает самолет или летит. - Руль действует? - спросил у Евгения.

- Действует, - голос Францева уверенный, твердый.

- Тогда за остров! - выкрикнул штурман.

Остров рядом. Залетели за него, осмотрелись. Тяги исправны.

- Посмотри, бензин сзади не течет? Ничто там не горит? - обратился Францев к Антипичеву.

- Нет, не течет. Масло немножко по плоскости разлилось, -ответил радист. Да меня тут осколком в ногу...

- Не сильно? Потерпишь? Можешь сам перевязаться?

- Да я уже прихватил рану, - натуженно усмехнулся Антипичев.

Францев, устремив взгляд в сторону места боя, четко произнес-

- Надо все сфотографировать. А то не поверят, что вторую подводную лодку грохнули.

Осторожно стал выводить самолет из-за скал острова. Когда взору летчиков открылся пролив, они увидели, что эсминец развернувшись, спешит к месту, где взорвалась подводная лодка, а там повсюду пятна масла, всплывают и грохочут пузыри воздуха. Это последствия тонущего судна.

Францев решительно направил туда самолет, орудия эсминца и береговых батарей вновь открыли стрельбу. Но на этот раз торпедоносец без задержек пронесся над кораблями, фотоснимок был выполнен моментально. Правда, Францев мало надеялся на хороший результат: наступали вечерние сумерки, сам взрыв заснять не удалось, а хорошо ли будут видны на пленке остатки от него?

Мы вновь обращаемся к рассказу механика И. Овсянникова.

На аэродроме возвращения воздушных бойцов ждали с беспокойством. Ведь на исходе был уже третий час их полета. Наконец в небе показалась крылатая машина. Обычно летчик, возвращаясь с победой, разгонял скорость, совершал над взлетно-посадочной полосой так называемую “горку” - своеобразный пилотажный прием, давал длинную очередь из передних пушек. Но прилетевший самолет сразу пошел на посадку. Причем видно было, что он прилично поврежден. У всех мелькнула мысль: полет неудачный

Торпедоносец остановился в конце полосы, и когда мы подъехали на дежурной машине, то, буквально вывалившийся из кабины командир, устало проговорил:

- Помогите выбраться Антипичеву. Он ранен. Мы осторожно вынесли радиста и на машине отправили в санитарную часть. Затем стали осматривать самолет. И невольно воскликнули, увидев большую пробоину в кабине около места радиста. Францев на нашу реакцию усмехнулся. Потом, не скрывая восхищения, воскликнул.

- Ну и живуч наш самолет! - и похлопав меня по плечу, добавил, - Благодаря вашим стараниям, товарищи механики. Спасибо! Представьте, когда снаряд ударил в борт, у меня штурвал вырвало из рук. Самолет - вправо! Мотор чуть не захлебнулся! Ну, думаю, шлепнемся в море, да не зря - фашистскую подлодку потопили.

У нас всех глаза расширились. Как? Опять такую важную фашистскую акулу пустили на дно. Вот это здорово!

- Потом смотрю, рановато собрался помирать, - продолжал Францев. - Хоть и теряем скорость, все же летим. Еще и сфотографировали последствия взрыва. Но добрались уже кое-как. Устраняй, Васильич, повреждения. Завтра наша славная птица должна быть в строю.

Самолет отбуксировали на стоянку, тщательно осмотрели. И поразились: как он дотянул до аэродрома? Тяги управления во многих местах посечены осколками и держались буквально на волоске. Вырвана проводка, перебиты трубки кислородной системы. Разбит люк покидания, нарушено управление пушками. И еще много различных повреждений. Всего обнаружено 64 пробоины.

На помощь нашему экипажу техников инженер прислал еще специалистов Распределились на две группы Одну возглавил лейтенант Яков Аржанов, очень опытный авиатор, первый в полку среди нас, техников, награжденный медалью “За боевые заслуги”. Его группа ремонтировала правый мотор.

Второй группой руководил старший лейтенант Алексей Котов-

скии, тоже технически весьма грамотный и исключительно трудолюбивый. Впоследствии его заслуги были отмечены орденом Красной Звезды.

Предполагалось, что работать будем в две смены, чтобы получать отдых. Но когда взялись за дело, причем все вместе, об отдыхе, можно сказать, забыли. Только один раз коротенько передохнули, когда пришли Францев и Галкин узнать о состоянии машины. Сказали, что раны у Антипичева не опасные: скоро поправится и опять будет летать. И тоже подключились к ремонту.

Через сутки самолет был восстановлен. Экипаж поднял его в воздух для пробного облета. Замечаний не нашлось.

Ну, а как отнеслись к подвигу Францева и его боевых товарищей однополчане?

Большинство пилотов поздравляли и радовались, особенно молодые. А начальство буквально опешило. Даже рассердилось.

- Как, опять подводная лодка? Вы что там с ума сошли? Удивить кого-то хотите, что ли!

Срочно проявили фотопленки. На первом видны эсминец и две подводные лодки. На втором, хотя и сильно вдалеке, можно было различить тот же эсминец и одну подводную лодку, от второй - темной пятно. Специалисты по фото определили лодки-немецкие. К тому же вскоре наши агенты передали в штаб флота, что наблюдали за этим боем и видели гибель фашистской подлодки.

Вообще-то на Северном флоте из летчиков больше никто на подлодки не покушался Возможно, отчасти, потому, что командование запрещало нападать на них. Изучая журнал боевых действий 9-го полка только за март 1944 года, я прочел до десяти предупреждений подводные лодки не атаковать, в каком бы положении они ни были. Доносить о них по радио на КП.

Невольно встают два вопроса. Первый, почему летчикам запрещалось пытаться уничтожать эти опаснейшие для наших морских судов и очень ценные для фашистов мощные подводные суда.

Запрет же не был случайным. В тех же районах действовали наши подлодки и практически отличить их в боевом полете от неприятельских было почти невозможно. А тут еще на флоте произошла трагедия, летчик по ошибке потопил свою же подлодку. Вот и родились строжайшие запреты. В штабах не могли и представить, что кто-то сможет нарушить эти распоряжения, внести свои коррективы. Такие действия воспринимались, как никчемное лихачество, желание выделиться, покрасоваться Потому и встретили подвиг экипажа Францева вначале почти оскорбительной оценкой:

- Удивить кого-то хотите?

Второй вопрос: почему Францев решительно атаковал подводные лодки, нисколько не думая о запрещающих инструкциях? Ответ прост: потому что он и был из тех отчаянно смелых людей, кто предан своему долгу, а не догмам. Он не мог взвешивать и рассуждать в боевой обстановке, как, впрочем, и большинство истинных патриотов-летчиков, на кого надо нападать, а кого не ведено трогать. Он видел врага и шел на него с единой страстью - победить, уничтожить. Каким бы неуязвимым или сильным этот враг ни был. А о бессмысленности или невозможности нападения решал в конкретной обстановке реально, здраво Бравады в нем никогда не было. Зато всегда был точный и трезвый расчет, высокое искусство маневра и ... русская отвага. Конечно, она нередко граничила с отчаянной смелостью, но она чаще всего и приносила победу. Она украшала воина.

И награда все-таки находит героев. Подвиг экипажа Франце-ва был оценен по достоинству. За потопление второй подводной лодки врага Францев и Галкин были представлены к орденам Красного Знамени, а Антипичев - ордену Отечественной войны II степени. Любопытная деталь: в наградном листе Францева в разделе “Заключение Военного Совета” первоначально было напечатано: “Наградить орденом Ушакова II степени”. Но адмирал Головко черными чернилами написал: “Наградить орденом Красного Знамени”

Летчика 2 авиаэскадрильи 9 Гвардейского МТАП 5 МТАД ВВС СФ Гвардии Лейтенанта ФРАНЦБВА Евгения Ивановича

1. Краткое, конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг

В Отечественной войне участвует с июля м-ца 1943 г. За этот период имеет 20 боевых вылетов, в ходе которых: -

21 января 1944г. атаковал, торпедировал и потопил в районе о-ва Инге подводную лодку противника (Опер. сводка ШВВС СФ №21). За образцовое выполнение боевого задания, за лично потопленную подводную лодку противника награжден орденом “Красного Знамени”.

После награждения: -

4 марта 1944г., вылетая в крейсерский полет на поиск и уничтожение боевых кораблей противника, в районе севернее о-ва Квалей обнаружил 2 подводные лодки в охранении 1 миноносца. Тов. ФРАНЦЕВ умелым маневром, несмотря на интенсивный огонь с миноносца и подводных лодок противника, вышел в атаку и с короткой дистанции торпедировал и потопил вражескую подводную лодку. При отходе от цели самолет также был подвержен интенсивному обстрелу огнем ЗА, в результате чего получил прямое попадание в правый борт фюзеляжа, осколками повреждена правая мотогондола, пробит пневматик правого колеса и стрелок-радист - Гвардии Ст. Сержант АНТИПИЧЕВ легко ранен в правую ногу.

За самоотверженное выполнение боевых заданий Командования, за лично потопленную подводную лодку противника и проявленные при этом отвагу и мужество достоин представления к правительственной награде - ордену “КРАСНОГО ЗНАМЕНИ”.

КОМАНДИР 9 ГМТАП 5 МТАД ВВС СФ

ГВАРДИИ МАЙОР

11 марта 1944г. (ЛИТВИНОВ)

КОМАНДИР 5 МТАД ВВС СЕВЕРНОГО ФЛОТА

ПОЛКОВНИК

16 марта 1944 г. (КИДАЛИНСКИЙ)

За личное потопление подводной лодки противника и проявленные при этом мужество и отвагу - достоин Правительственной награды. Ходатайствую о награждении орденом КРАСНОГО ЗНАМЕНИ.

КОМАНДУЮЩИЙ ВВС СЕВ.ФЛОТА

ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ АВИАЦИИ:

(АНДРЕЕВ)

11 марта 44г.

Наградить орденом Красного Знамени Командующий Северным флотом Адмирал:

Архивные документы раскрывают март 44 года как самый напряженный в боевой жизни Евгения Францева. Приводим некоторые записи из “Журнала боевых действий полка”.

4 марта. Приказ: вылететь на “свободную охоту”. В результате - потоплена подводная лодка неприятеля.

5 марта, приказ: вылетать на “свободную охоту”. Каким образом он был выполнен - неизвестно.

6 марта. 10 часов 14 минут. Взлет самолета № 26 в крейсерский полет на “свободную охоту”. Экипаж - Францев, Галкин, Антипичев. Вернулись из-за плохой погоды. Туман.

8 марта. В этот день Евгению исполнилось 22 года. И в этот день он в паре с капитаном Гусевым повел самолет в район, где воздушная разведка обнаружила немецкий караван. Летчики вышли на него в 19.20 вечера: плотной колонной по водной глади двигалось 12 кораблей. В середине три больших транспортных судна, по бокам семь сторожевых и миноносец, впереди тральщик.

Увидев караван, летчики быстро сориентировались, благодаря низкой облачности и снежным зарядам скрытно подлетели поближе и, выбрав самые выгодные для атаки направления, уже через 6 минут стремительно спикировали на головной транспорт, водоизмещением 8 тысяч тонн. На судах не успели опомниться, как торпедоносцы были уже в полукилометре от цели, одновременно выстрелили торпедами и моментально унеслись в стороны. Затем пролетели над караваном еще раз. Стрельба с кораблей не причинила им вреда. И, как записано в донесении Гусева и Францева: “Экипажи наблюдали после атаки взрыв транспорта. При повторном заходе для просмотра результата атаки видели большой пожар: пламя огня с густым дымом. Противодействие с кораблей: сильный зенитный огонь и стрельба из пушек. У нас повреждений нет”.

13 марта. Время 11.20. Доклад мл. лейтенанта Францева после утреннего полета: дошли до острова Инге. Кораблей противника не видели. Но обнаружили подводную лодку. При нашем приближении поспешно погрузилась.

14 марта. Из доклада командира экипажа самолета № 26 Францева: в пяти километрах северо-восточнее мыса Кельнер атаковали транспорт, водоизмещением 1500 тонн...

Вот что рассказал об этом полете впоследствии (21 апреля 1995 года) Павел Андреевич Галкин. “Залетели мы в коммуникации гитлеровцев не с моря, а с суши. Миновали полуостров Варангер и Нордкап и когда проходили над береговой батареей зенитчиков, то те никак не ожидали советского самолета с юга. Мы пронеслись на высоте 40-50 метров, зенитчики спохватились, начали пальбу из крупнокалиберных пулеметов, но наш самолет уже был недосягаем.

Батарея располагалась на высоком скалистом берегу, и когда мы, оставив ее позади, вылетели в море, то оказались на высоте метров 400. И тут же увидели плывущие впереди, километрах в двух, большой транспортный корабль и два охранных судна: один - тральщик, другой поменьше, сторожевой.

Раздумывать было нечего, и я сразу крикнул Францеву:

- Командир! Быстро снижаемся на боевой курс! Атакуем транспорт!

И сам начал прицеливаться. Евгений стремительно повел самолет к цели, и через несколько секунд мы были от воды уже метрах в пятидесяти, а от кораблей - в полукилометре. Сбросили торпеду, и тут же автоматически сработал фотоаппарат. Наш самолет пронесся над судами под огнем корабельных пушек и береговых зениток, счастливо избежав их “гостинцев”. Находившийся в кабине Антипичев, которому хорошо видно, что делается позади,воскликнул:

- Корабль взорвался! Женя, давай развернемся и сфотографируем что от него осталось.

Ушли из зоны огня. Развернулись и видим издали: транспортное судно окутано большим белым облаком. Вид красивый. Неужели такой мощный взрыв? Подлетаем ближе и что же: облако рассеивается, вырисовываются мачты, затем весь корабль. Вот тебе на! Корабль-то на плаву. Удержался. Так что фотографировать нечего.

Охранные суда обрушили на нас шквал огня. Добивать корабль было нечем, и мы полетели домой. Доложили подробно обо всем. Рассказывали и сами недоумевали - как это транспорт остался цел. Взрыв-то был!

Послали разведсамолет. Вернувшись, летчик рассказал, что корабль сильно поврежден, буксир тащит его в порт. Но результат атаки нам все-таки не засчитали, хотя вражеское судно из строя мы вывели. Возможно, навсегда”.

24 марта. Лейтенанту Францеву вылететь в крейсерский полет на поиск и торпедирование кораблей противника. Дойти до о. Инге. ПЛ по маршруту не трогать. Осмотреть место (Ш 70°51', Д 29°34'). При обнаруживании ПЛ донести по радио.

Вот такая диспозиция!

Ход этого полета в документах не отражен.

Зима в Заполярье долгая. В марте еще вовсю гуляют вьюги и обрушиваются снегопады, В конце месяца три дня не прекращалась пурга. Ветер взвихривал снег и валил с ног. Кочующие сугробы то вырастали у землянок и капониров, то исчезали, перекинутые ветром дальше.

Но у пилотов время зря не пропадало. Францев и Галкин нередко бывали вместе, читали, изучали английский язык. Впрочем, свободное время они большей частью этому и посвящали.

“Неразлучные друзья, - говорили про них в дивизии. - Всегда вместе - на аэродроме, в воздухе, в часы отдыха в Доме флота”. У обоих непрекращающаяся тяга к знаниям, постоянная жажда поиска нового, необычного, неожиданного для неприятеля в тактических действиях торпедоносцев.

Галкин, как штурман, дотошно изучал географию побережья Баренцева моря. Под крыльями своего самолета он знал очертания всех фиордов. Возвращаясь из полета, сверял увиденное с картами, анализировал возможности новых маршрутов, искал оригинальные, эффективные ходы. Нередко он обращался за советом к Евгению, и оба увлеченно обсуждали возникший новый вариант крейсерского рейса. Они даже внешне походили друг на друга: оба круглолицые, узкоглазые, с озорными взглядами, задорные в любом деле. Энтузиазм одного заражал не меньшей целеустремленностью и другого.

Галкин чуть-чуть завидовал Францеву в том, что тот - член партии, а Павел еще не состоит в рядах этой гвардии. И понять его не трудно. Молодой офицер, как многие его сверстники, всем сердцем стремился на передний край борьбы и деятельности, как на войне, так и в труде, и, конечно же, вступление в партию коммунистов было для него не только почетно, но, главное, ответственно. У него будто вырастали крылья.

И однажды перед полетом (это было уже в начале апреля) Галкин обратился к парторгу полка Гнетову.

- Я буду коммунистом. Вернусь из полета - подам заявление о вступлении в партию. Рекомендации дают мой командир Францев и комсомольская организация.

Полет в этот день принес экипажу большую победу - пустили ко дну транспорт водоизмещением 8000 тонн.

Галкина приняли в партию. Как и Францев, он стал коммунистом. Это было в духе того времени, было необходимо в те грозные дни, когда вступление в партию для рядовых советских людей, большинство из которых искренне верили в светлые идеалы коммунистического будущего, означало новый важный этап в их жизни, налагавший большие требования и необходимость быть во всем выше обычного человека.

И Галкин действительно определенно изменился.

- Тот, кто не знал близко Павла, - вспоминал лейтенант Лебедев, - может, и не заметил этого. Но от нас, его близких товарищей, не укрылось, что он стал серьезнее, вдумчивее.

- Павел как бы окрылился, - рассказывал Антипичев. - Однажды захожу в землянку, он читает книгу о Зое Космодемьянской. И говорит мне: в дневнике Зои записаны замечательные чеховские слова о том, что в человеке должно быть все прекрасно. Лицо, одежда, душа, мысли. Именно таким быть и должен стремиться коммунист.

Искренне, с душой, Галкин принял партийное поручение - помогать молодому пополнению осваивать боевой опыт старших, воспитывать дух патриотизма, разжигать отвагу. И, надо сказать, выполнял это умело и вдохновенно. Его беседы и рассказы на собраниях проходили интересно, непринужденно. Без сомнения, в Галкине проявились способности вести разговор от всей души и убедительно доказывать. Однажды на комсомольском собрании он создал атмосферу такого откровенного и горячего обсуждения, что оно превратилось в митинг-исповедь и мало кто из присутствующих остался равнодушным, все буквально клялись яростно сражаться с врагом.

У Францева была небольшая библиотека: несколько десятков книг, среди них немало о моряках и летчиках. Галкин перечитал все до одной. А потом, как и Евгений, при случае, пополнял библиотеку. Между прочим, оба они, по очереди, иной раз и вместе штурмовали учебник для начального чтения на английском языке.

21 марта в газете “Североморский летчик” были опубликованы статьи капитана А. Черняева “Гвардеец - образец порядка и организованности” и передовица “Железная дисциплина - основа победы над врагом”. Газета начала такой разговор не без причины.

Дело в том, что в первый день марта Францев летал по заданию в паре с летчиком Власенко. Далеко в море самолет Власенко наскочил на ведущего - Францева. К счастью, все кончилось благополучно. Когда вернулись на аэродром и разобрали случившееся, Францев, как опытный летчик, определил причину и объяснил ее Власенко. А причина оказалась самая простая - ошибка в пилотажном маневре из-за невнимательности и неосмотрительности летчика. Следствие недостаточной внутренней дисциплины. Проще говоря, летчик выполнял разворот небрежно.

В связи с этим случаем состоялась конференция на тему “Боевой вылет гвардии лейтенанта Францева 1 марта 1944 года”. Присутствовал весь летный состав 2-й эскадрильи. Речь шла не только о случившемся 1 марта, а также о других происшествиях, - о разнообразии летных ситуаций, в которых главное условие успеха - железная дисциплина.

В газетной статье тема дисциплины была еще больше расширена. Для нас статья интересна тем, что весь ее материал основывается на нравственном и духовном багаже нашего героя -Евгения Францева. Вот, к примеру, некоторые выдержки.

“У Францева после тяжелого полета или напряженной работы короткий отдых. Но если раздается телефонный звонок в землянке и его требуют на аэродром, он быстро собирается и спешит на КП. Однако в части не все такие исполнительные.

Сосед Францева, штурман Грачев, наоборот, не торопится. Его медлительность, а точнее расхлябанность, вызывает раздражение даже у товарищей по экипажу.

Четкость и дисциплинированность Францева сказываются во всем и хорошо влияют на товарищей, на тех, кто летает или работает вместе с ним. В первую очередь - на боевых друзей по экипажу. Дисциплина для них, особенно в боевой обстановке, -закон. Галкин и Антипичев отлично дополняют действия командира при решении боевых задач, потому что точно и согласованно выполняют его распоряжения.

И не только в обстановке сражений с неприятелем. Антипичев постепенно заразился принципиальностью командира по отношению к нерадивым и нарушителям дисциплины. Не постеснялся раскритиковать на собрании своего близкого товарища младшего лейтенанта Везденя за не совсем достойное для офицера поведение.

Антипичев по собственной инициативе (никто его не просил) решил вести воспитательную работу среди младших командиров, предложил себя в агитаторы. И что же? Его беседы и читки, как и занятия товарища по экипажу, штурмана Галкина, проходили так интересно и необычно, что им можно было позавидовать.

А командиру этого славного экипажа Евгению Францеву партийные соратники подразделения доверили пост вожака - парторга эскадрильи”.

Но что интересно, Францев, несмотря на это доверие, свои достоинства оценивает весьма скромно. Читаем запись в его дневнике за 27 марта.

“Письмо от Катюши получил. Катенька, родная! Когда я тебя увижу! Но я еще не заслужил этого. Не то, что ты: уже секретарь райкома ВЛКСМ, а я - только рядовой-пилотяга. Хотя и назначили командиром звена, парторгом эскадрильи, но ведь другие ребята быстрее растут! Вот Рассадкин, Бурматов героями скоро будут. А у нас редко кто доживает до тех пор, когда присвоят это звание. По-моему, даже те, кто побывал только в трех атаках, достойны большого уважения. Это смелые, особые люди. Ведь каждая атака - море огня. И кто выходит из него целым, испытывает второе рождение, как бы воскресает из смертельного шквала”.

И неудивительно, что другая его запись в дневнике дышит утомленностью от бесконечных воинских дел, зачастую смертельно опасных, в которых человеческая воля держится только на беспредельной, можно сказать, фанатичной вере в необходимость и правоту действий.

“Устали мы здорово, - читаем далее. - Ведь уже целый месяц (это был март) с утра до вечера на аэродроме. Встаем в пять утра, а возвращаемся в восемь вечера. Обедаем на аэродроме, где условия для этого плохие, как в конюшне. Еда холодная, перемешанная, пролитая. И почему-то больше всех достается нам с Гарбузом. И дежурим вместе, и “охотимся” по 4-5 часов. Только все равно переносим все спокойно. Привыкли. А молодых жаль! Как переживают гибель товарищей, как трусят перед первой атакой. Вспоминаю, как дрожали Сушицкий и Николаев, когда поступил приказ на вылет и никто не знал, что это всего лишь учение. И даже Литвинов сильно побледнел, потом с досады матерился.

Что же трусите, друзья? Учитесь умирать спокойно. Но зря жизнь не отдавать, бороться за нее из всех сил - умом, смелостью, а главное умением стремиться побеждать в любых условиях. Если же погибнуть, то геройски, загнать в гроб столько врагов, сколько их будет перед глазами. Но как молодым ребятам вкоренить все это в сознание? Впрочем, они все понимают, но ... все равно боятся”.

Пытается Францев разобраться и в своем состоянии. С грустью отмечает:

“Чувствую себя физически неважно. Все внутри побаливает;появилась усталость, вялость.

А мне ведь только 22 года. Был на медкомиссии. Сказали, надо отдохнуть, написали даже заключение: в отпуск. Но в нашей дивизии не отпускают тех, кто работает, не жалея себя. Вытуривают подхалимов и комбинаторов, таких как Вездень, Петренко, прикидывающихся неумехами или дурочками. Что с них взять?

Ну, а я просить об отпуске не буду. Было заикнулся, а мне в ответ - жди очереди. Что ж, подожду очереди. Но куда? На дно Варенца - не хочется, а домой - не пускают. Ладно, может, боевыми делами заслужим. Да и перед ребятами неудобно - в такое время уезжать в отпуск. Сейчас каждый экипаж на счету”.

К этому времени, то есть к весне 44 года, Евгений не только стал опытным и умелым летчиком торпедоносца, но и полностью вжился в быт аэродромного лагеря, свыкся с привычками и правилами, царствующими в среде летчиков. В одном из писем Екатерине рассказывает. “Я не думал, что землянку, в которой мы живем, можно сделать такой уютной и красивой, как дворец персидского шаха. У нас здесь баян, гитара. В свободное время играем, поем, вспоминаем родных, любимых девушек”.

В другом письме откровенно сознается, что стал курить. Рассказывая о себе, рассуждая, вставляет: “что-то папироса гаснет второй раз - неужели сейчас ты меня вспоминаешь?”

Через несколько строчек прибавляет: “опять потухла, черт бы ее побрал!” И, наконец, еще раз возвращается к гаснущей папиросе: ''Ну, это уже интересно - вновь огонек пропал! Значит, точно вспоминаешь обо мне. У нас так курильщики считают. Я недавно научился курить, а уже привык. Как тебе это нравится? Да теперь уж все равно, нравится или не нравится”.

И не только курить. Не миновала Евгения и спиртная чаша.

Впрочем, иначе и быть не могло. Хотя он во многом отличался от сверстников, но во многом был как все. В естественных увлечениях и даже слабостях таких же, как он, молодых парней.

Сознается, правда, что всего лишь чуть-чуть научился пить водку. С наивной откровенностью в письме заявляет: нам положено по 100 граммов после полета. Не выплескивать же их!

Разумеется, аэродромно-казарменная жизнь, боевые вылеты, каждый из которых мог закончиться трагично, страшное психологическое напряжение требовали расслабления, хотя бы короткого отдыха...

“Вчера рано ушел из клуба, - пишет в одном из посланий Евгений. - Был сильно навеселе, отмечали последние победы наших именинников. Танцевали. И я немного. Потом смотрел кино “Парень из нашего города”.

В следующем письме.

“Праздник октября отмечали весело. Пировали. Потом, в 4 часа сели за стол, с шумом и смехом стали забивать козла. Совсем не поэтично? А что делать, если здесь уже в 16.00 темно. Полярная ночь”.

Вот еще строчки из письма.

“'Часто выпивать не хочется, но ради товарищей, мой первый тост: “За Индию!” Просто по привычке, запомнил из какой-то картины. Вместо того, чтобы прочитать:

Так наливай, брат, наливай,
Да все до капли выпивай.
Вино, вино, вино,
Оно на радость нам дано!

И, правда, оно веселит в хорошей, дружной компании боевых товарищей”.

Интересно и такое высказывание Францева в дневнике 27 марта 1944 года. “Вчера сказал Тоне, чтоб меня не тревожила и не распускала сплетни. Вот баба пристает. Надоело, что ли с генералом путаться, так нас, грешных, хочет окрутить”.

Конечно же, почти машинально Евгений отдавался обычной жизненной атмосфере своих боевых товарищей, но во многом все-таки был не таким как все, выделялся как в бою. так и на отдыхе. Его друг по экипажу, штурман Павел Галкин, вспоминая впоследствии, заявил: когда я сейчас представляю Евгения, то вижу его либо за штурвалом, либо за книгой.

Страстное увлечение чтением самых разных книг, появившееся у Евгения в юности, не уменьшалось и в суровые военные годы.

“Почти все свободное время Францев уделял чтению. - рассказывал Галкин в статье, опубликованной 31 января 1945 года в газете “Североморский летчик” - И мы, жившие с ним в одной землянке, не могли не подражать этому. А он старался, чтобы прочитанные им книги заинтересовали и нас. Был инициатором обсуждения этих книг. Как-то, прочитав повесть Горбачева “Непокоренные”, спрашивает у меня:

- А ты читал?

-Нет.

Евгений почти торжественно вручает мне эту книгу и говорит:

- Прочитай внимательно. Это одно из лучших литературных произведений последнего времени.

Мне повесть тоже понравилась, и потом Евгений делился о ней впечатлениями.

Помню еще, что наиболее интересные места прочитанных книг Евгений переписывал в тетрадь. И с таким увлечением рассказывал о понравившейся повести или романе, что в землянке не оставалось никого, кто бы не прочитал их. Он даже на аэродром являлся с книгой подмышкой и устраивал читку среди летчиков и техников.

Правда, кое-кто из офицеров на предложение Евгения прочесть ту или иную книгу отвечал:

- Сейчас не до романов. В условиях войны нет надобности увлекаться литературой, не относящейся к специальности. Достаточно занятий и мероприятий, которые проводят командование и политработники. А если выпадет свободная минута - надо отдыхать.

Евгений от души досадовал на такие ограниченные суждения. Горячо доказывал:

- Офицер обязан быть не только хорошим военным специалистом, но и высококультурным и образованным человеком. И с улыбкой добавлял.

- А чтобы лучше отдохнуть не только физически, но и психологически, сбросить напряжение после тяжелого полета, почитайте интересную книгу, какой-нибудь роман для души. И будьте уверены, вы расслабитесь, отвлечетесь и морально прекрасно отдохнете.

Но вместе с тем Евгений нередко повторял, что читать надо и другую литературу. Не только для отдыха и развлечения, то есть художественные романы и повести, а также научные и политические книги. Необходимо вдумчивое, серьезное отношение к чтению исторических и военных исследований, научно-популярных книг, даже философских произведений, говорил, он. Это необходимо для расширения военного и общего образования офицера.

Я тоже увлекался интересами Евгения. Вместе с ним следил за всеми новостями, как политическими, так и научно-техническими. Пожалуй, мы с ним всегда были первыми читателями всех журналов на эти темы, которые поступали в библиотеку клуба”.

Тяга к серьезному чтению, стремление анализировать, добираться до глубины изложенного, невольно влекли Францева к желанию и самому через слово на бумаге передать товарищам по оружию накопившийся летно-воинский багаж. И он пишет статью “Тактические приемы крейсеров-охотников”. В ней изложен как собственный опыт, так и других воздушных асов полка торпедоносцев.

Статья, к сожалению, не была опубликована, так как Францев не завершил ее. Но наброски сохранились. Приводим выдержки из них.

“Преимуществом крейсерского полета является то, что хорошо подготовленный экипаж может обнаружить конвой противника в дальних фиордах и на дальних коммуникациях. Причем появление самолета-торпедоносца, как правило, оказывается для противника неожиданным. Угроза наших торпедоносцев вынуждает противника максимально растягивать охрану своих коммуникаций. Держать в постоянной готовности береговую и зенитную артиллерию, а также команды кораблей на большом протяжении (от Тромсе до Киркенеса). Постоянная угроза появления наших самолетов-торпедоносцев держит конвои под непрерывным страхом, снижает их моральное состояние.

Следующее преимущество крейсерского полета в том, что самолет-“охотник” может полностью использовать метеорологическую обстановку, выбирая наивыгоднейшие условия для атаки. Он может вылететь незамеченным со стороны берега, из-за острова, со стороны солнца, а также из зарядов. Любые метеорологические условия таят в себе возможность их выгодного использования для атаки.

Крейсерский полет, обычно рассчитываемый на дальний радиус, позволяет наносить удары по наиболее крупным целям, ибо в ближних районах они попадаются сравнительно редко, к тому же под сильным прикрытием. В дальних же районах противник обычно снижает охрану. Нередки случаи, когда крупные транспорты или танкеры там следуют вообще без охраны. На дальних коммуникациях отсутствует и истребительское прикрытие, что также облегчает действия самолета-торпедоносца”.

Далее Францев подробно останавливается на качествах, которыми должны обладать члены экипажа торпедоносца – “охотника”.

“1. Летчик должен безукоризненно владеть техникой пилотирования, уметь 5-6 часов вести машину в сложной метеорологической обстановке, при этом на малой высоте. Готов на осмысленный риск при атаке кораблей и преисполнен воли к победе. Весь полет пронизан для него одной мыслью: обнаружить и потопить! Но не только уничтожить врага, но и сохранить экипаж и самолет.

Летчик, как и штурман, обязан отлично знать район полета и ясно представлять обстановку, хорошо знать все базы противника, их противовоздушную оборону, расположение наблюдательных постов, отлично представлять систему противовоздушной обороны береговой черты противника.

2. Штурман должен отлично владеть способами самолетовождения, досконально изучить конфигурацию берегов противника с бреющего самолета, уметь применять все способы ориентировки. Желательно, чтобы перед вылетом он имел возможность подробно изучить синоптическую карту текущего дня.

3. Стрелок-радист должен быстро и четко передавать и принимать радиограммы, обеспечивая экипажу непрерывную и бесперебойную связь с землей.

4. Экипаж в целом обязан обладать хорошей осмотрительностью. Ведь самолет, находящийся в полном одиночестве у берегов противника, может в любую минуту подвергнуться нападению истребителей врага. Экипаж должен быть отлично слетан, представляя единое целое”.

К тому времени, когда Францев накопил значительный боевой опыт, прибыло много новых экипажей из училища. Францев стремился передать молодежи все, что знал и умел сам.