Боевая активность североморской авиации весной 44 года возрастала. Это стало одним из тех мощных устремлений советских вооруженных сил, которые уже повсюду уверенно шли к победе. Перед Северным флотом были поставлены определенные задачи в директиве Верховного главнокомандующего от 1 апреля.

Они требовали: систематически наносить бомбовые и штурмовые удары по базам противника с целью разрушения портовых сооружений и парализации немецкой авиации, сведения к минимуму ее налетов на наши объекты и конвои судов; постоянно прерывать коммуникации гитлеровцев вдоль северного побережья Норвегии и в Варангер-фиорде действиями всех сил флота, а в ближайшее время быть готовыми к активному применению торпедных катеров на неприятельских коммуникациях под прикрытием и взаимодействием с авиацией, к нанесению ударов по конвоям противника торпедоносной, бомбардировочной и штурмовой авиацией в тесном их взаимодействии, к организации повторных ударов по обнаруженному разведкой конвою немецких кораблей до полного их уничтожения: всеми силами и средствами содействовать войскам Карельского фронта.

Общее воодушевление победным наступлением советских войск на всех фронтах, конечно же, возбуждало и вдохновляло и летчиков-торпедоносцев. Многие из них буквально рвались в бой. Такой энтузиазм непременно вознаграждался. Пример тому - очередной подвиг Францева. Перед нами скупые записи в журнале боевых действий 9-го полка за 2 апреля.

“02 ч.20 м. Вызвать экипаж лейтенанта Францева к 03 ч. 3 0 м. на КП-2

03 ч. 30 м. Экипаж Францева прибыл на КП.

03 ч. 50 м. Получено “добро” на вылет “охотника”.

04 ч. 15 м. Взлет самолета № 26 на “свободную охоту”. 09 ч. 15 м. Получено от самолета А-20 Ж № 26 “Возвращаюсь. Дайте курс”.

09 ч. 32 м. Посадка самолета А-20 Ж № 26.

14 ч. 30 м. Получена телефонограмма от командующего ВВС СФ: “Горячо поздравляю славных гвардейцев с крупным боевым успехом - потоплением ТР 10000 тонн водоизмещения. Ходатайствую о награждении вас и всего экипажа. Благодарю за проявленную настойчивость, в результате которой достигнута полная возможность фотографирования результатов атаки. Андреев”.

А вот как все происходило.

Францев и его товарищи по экипажу накануне спать легли рано, так как знали, что на другой день им предстоит боевой вылет. А ночь выдалась ненастная. Шли снежные заряды, постоянно наваливаясь на приземистое жилище летчиков. От этого усиливался ветер, завывая в печной трубе. Но в тесной землянке было тепло и уютно.

Чуток солдатский сон. Любая команда, даже шепотом, сразу отбрасывает сновидения. Так и на этот раз. Скрипнула дверь. Прозвучало одно слово.

- Время.

Галкин первым выглянул из помещения и радостно сообщил.

- Погода, как по заказу!

Точно в назначенное время экипаж выстроился у воздушного лайнера. Техники и мотористы заканчивали его подготовку к полету. Серебристое тело торпеды вытянулось под фюзеляжем. Подъехал майор Литвинов. Хозяйским взором окинул самолет, задал несколько вопросов летчикам и на прощание сказал.

- Не надейтесь на хорошую погоду. Туда дальше над морем низкая облачность. Соображайте, как ее лучше использовать. В общем действуйте разумно. Ты, Францев, умеешь это делать, - добавил он с улыбкой.

- Нас не ждут, но мы придем! - шутливо заметил тот, занимая свое место в самолете.

Гул мотора наполнил аэродром. И вот торпедоносец уже в воздухе. Вскоре он окунулся в легкую дымку тумана, все более расползающегося над морем. И чем дальше, тем больше ухудшалась видимость. Появились облака. Они надвигались все больше и больше. Францев опускал самолет под них, прижимаясь к воде так, что временами казалось, будто лайнер готов врезаться в пенящие волны и уже срывает пену с их гребней.

На такой малой высоте обзор моря очень ограничен. Напрасно все трое из экипажа напряженно всматривались в кромку водной поверхности, время летело, как и самолет, но море оставалось пустынным. По часам пора было завершать “охоту”. Да и горючего оставалось немного. И все-таки не хотелось возвращаться вхолостую.

- Просмотрим вон те фиорды, - кивнул в сторону скалистых гор Францев.

Торпедоносец взмыл вверх и пронесся вдоль нескольких узких заливов с высокими обрывистыми берегами, уходящими в глубь земли. Облетели немецкую базу. Слева по-прежнему уныло тянулась ломаная гряда гор. Черные скалистые стены в иных местах вздымались к небу на километр-полтора.

- Мессеры! - тревожно доложил Галкин.

- Вижу, - спокойно отвечал Францев.

Он направил самолет вверх, ближе к облакам, чтобы нырнуть в них, если истребители, которых было два, заметят самолет.

Но этого не случилось, и торпедоносец продолжал поиск. Приблизились к берегу, всматриваясь во все прибрежные извилины, причудливо обрамленные высокими, хмурыми скалами. Нет, ничего не видно.

А баки с каждой милей лета становились легче. Стрелок-радист начал беспокоиться.

- Не пора ли нам домой, товарищ командир? Францев вздохнул.

- Конечно, пора. - Однако тут же добавил. - Напоследок проверим вон тот уголок, а потом видно будет.

Пролетели “уголок”, оказавшийся тоже пустым, и поднялись повыше, чтоб бросить последний взгляд из-под небес и под конец обозреть все вокруг. Иными словами. Францев до предела использовал возможности торпедоносца и сполна - арсенал тактических ходов. Его настойчивость была вознаграждена.

Впереди, по курсу самолета, плыл большой корабль. Один. Без охраны. Он прижимался к самому берегу, фон которого скрадывал его очертания. Несколько мгновений вся троица экипажа, замерев. всматривалась в это удлиненное судно.

- Вижу корабль! Атакуем! - жестко произнес Францев, теперь уже не теряя ни секунды.

Резко снизив самолет, он избрал наилучший для атаки курсовой угол. И не забыл включить фотоаппарат. Потому что именно в этом полете решил обязательно сделать хороший снимок торпедного удара. Снимки-то уже делали, но они были не совсем удачные.

Как потом Францев рассказывал в статье для газеты “... экипаж давно уже собирался произвести фотографирование результатов своих торпедных атак. Но все как-то не представлялось случая. То противник открывал буквально ураганный огонь из корабельных и береговых орудий, не давая никакой возможности сделать повторный заход; то фашистские истребители набрасывались на торпедоносец и нам с большим трудом приходилось уходить от преследования. А когда обстановка позволяла повторно заходить на цель, фотографировать было нельзя вследствие наступления темноты.

Незадолго до этого вылета мы договорились с экипажем Маркова и, в частности, с гвардии капитаном Толкачевым о том. чтобы при первом возможном случае обязательно зафиксировать результаты атаки. Каждый из нас стремился первым привезти хороший фотоснимок.

Уходя в полет 2 апреля, мой экипаж твердо решил доставить снимок, по которому легко было бы судить о точности попадания торпеды. Еще на земле я тщательно проверил аппаратуру - она работала исправно. В районе цели все способствовало практическому претворению решения. В момент сбрасывания торпеды сфотографировал цель”.

На корабле царило спокойствие. Немцы, видимо, совершенно не думали о появлении в здешних водах смертоносных советских железных птиц и не успели даже поднять тревогу. А торпеда стремительно понеслась на танкер.

Подробно вспоминает об этом П.А. Галкин. Вот его рассказ курсантам Ейского училища 21 апреля 1995 года.

Сохранились две фотографии той атаки. На первой - остров Арне и корабль в момент залпа. На второй - взрыв, пожар на корабле. Когда нажимаешь на кнопку для выстрела торпедой, автоматически срабатывает и затвор фотоаппарата.

Я хорошо видел ход торпеды. Сверху четко просматривался ее след на воде, пузырьки воздуха, которые образуются при работе газопаровой машины. Торпеда несется на глубине одного метра от поверхности, поэтому и остается след. Если волнение на море не более двух баллов, он виден отлично. Не только с самолета, но и сигнальщикам атакуемых кораблей. Они сразу же дают сигнал: “торпеда справа” или “торпеда слева”.

На этот раз немцы проспали ход торпеды. Я видел, как она мчится к курсу корабля, и мысленно представлял, где они пересекутся. Но подойдет ли в это место танкер? Сначала было впечатление, что не подойдет и торпеда проскочит перед его носом. Или вдруг судно изменит ход! Однако резко изменить курс такой большой корабль не может. А торпеда километр покрывает за 50 секунд. Увильнуть от нее способны лишь некрупные маневренные суда - катера, сторожевые корабли. Такие же, как эсминец, крейсер или танкер, даже если рулевой переложит руль до отказа, еще 15-20 секунд движутся прямо и только потом начинают менять направление.

Этим-то и пользуются как подводники, так и мы, торпедоносцы. Если хорошо прицелиться и точно рассчитать угол выстрела, то большой корабль уже не увернется. Так получилось и на этот раз. Сближение шло синхронно, я уже представлял, как торпеда ударит прямо в середину корабля.

Но что это? Кажется, он ускорил ход и торпеда опаздывает, судя по пузырькам над водой. Но я не учел, что пока пузырьки проявятся на поверхности, торпеда уйдет вперед метров на триста. Ведь за секунду она проходит 20 метров, а пузырьки через метровый слой воды выходят наверх через 3-4 секунды. Но я еще не успел все это сообразить, как раздался взрыв.

Торпеда угодила в корму танкера. Огромный водяной столб поднялся над кораблем. Корма отвалилась. Полетели в воздух обломки. А командир самолета уже делал разворот и вновь подлетал к тонущему судну.

- Момент самого взрыва зафиксировать на пленку я не успел, - рассказывал потом Францев. - Поэтому мгновенно развернулся и сфотографировал цель еще раз. Снимок получился хороший: видны развороченная корма танкера и столб дыма Ясно видно, что судно тонет.

''Прав был гвардии старшина Шелкопляс, который в своей статье высказался за то, чтобы снабдить стрелка-радиста фотопленкой, - продолжал Францев в газетном материале. - Я должен заявить, что опыт сегодняшнего фотографирования полностью подтверждает эту точку зрения Шелкопляса. Если бы у моего стрелка-радиста гвардии старшего сержанта Антипичева был “ФЭД”, то нам, безусловно, удалось бы заснять на пленку и самый момент погружения. Я уж не говорю о том, как важно иметь аппарат стрелку-радисту, особенно в случаях, когда торпедоносец встречает сильное огневое противодействие

Справедливость требует сказать, что гвардии капитан Кочелаевский совершенно правильно поставил в своей статье вопрос о том, что в крейсерских полетах экипажи торпедоносцев вполне могут зафиксировать результаты своих атак”.

Возвратимся же к выше рассказанному эпизоду. Большой танкер водоизмещением 10000 тонн был уничтожен. Однако не успели летчики прийти в себя от этой победы, как пришлось вновь вступить в отчаянную борьбу, теперь уже за самолет, за свою жизнь.

С восточной стороны на торпедоносец ринулись два истребителя. Но командир самолета был начеку, сразу же направил машину в облачность и “Мессершмитты” потеряли его.

Летчики вздохнули свободнее: теперь осталась одна задача - добраться до дома. Некоторое время все шло хорошо, лайнер спокойно летел вдоль норвежских берегов, окутанных сплошным туманом.

Но вдруг умолк левый мотор - отказала бензопомпа. К тому же перед этим стало трясти правый мотор. Положение становилось опасным. Выход из него зависел от мастерства пилота. Выручила его находчивость.

- Качай бензин ручным альвеером! - приказал он штурману.

Сам же открыл кран кольцевания, и мотор снова заработал. Галкин засучил рукава и без отдыха весь путь, не переставая, подкачивал бензин. Однако экипаж подготовил все необходимое и на случай, если самолет не дотянет до аэродрома и посадку придется совершать где угодно...

Аналогичная история произошла с экипажем гвардии капитана В.В. Пирогова. 18 декабря 1943 года он вылетел на “свободную охоту”. У острова Ролфсей обнаружил караван судов противника и атаковал его. Торпеда, выпущенная с самолета, взорвала транспортное судно в 7000 тонн. Однако это досталось недешево, на торпедоносец обрушился шквал снарядов артиллерии всех кораблей. В один из моментов самолет сильно тряхнуло, раздался оглушительный треск. Это снаряд угодил в заднюю часть кабины стрелка-радиста, образовалось большое отверстие. Оказался пробитым и правый борт самолета, два троса руля поворота перебиты, а трос руля глубины держался буквально на ниточке.

Стрелок-радист Валерий Черемных с тревогой доложил об этом командиру.

- Немедленно перевязать тросы! - приказал тот.

Как? Чем? Черемных лихорадочно стал искать и. увидев переносную лампочку, оторвал от нее шнур. Однако шнур оказался коротким. Тогда Черемных бросился к аптечке, схватил бинты, свернул их потуже и связал концы тросов. Потом снял ремни со своего снаряжения и штурмана и стянул последний трос. Задание было выполнено. Самолет продолжал полет и благополучно долетел до своих.

Кстати сказать, Герой Советского Союза, полковник в отставке В.В. Пирогов живет в Москве. Продолжает работать. Мы с ним поддерживаем связь, переписываемся. А в том, 1944 году, после геройского рейса торпедоносца Францева 2 апреля. Пирогов в газете “Североморский летчик” написал:

“Можно ли считать потопление танкера простой удачей Францева? Конечно, нет. Еще до полета он рассказывал мне о двух вариантах атаки, разработанных им. Как раз один из них он и применил в той операции. Так что дело не в удаче, не в везении, как считают некоторые. Все зависит от точного расчета, от воли и настойчивости. От мастерства, помноженного на дерзновение. Именно это характерно для Францева и является основой его боевых успехов”.

В музее ВВС Северного флота хранится рукописная книга В.В. Пирогова - боевой путь его самого, однополчан; размышления Владимира Васильевича о войне, поражениях и победах, о потерянных друзьях и товарищах. Многое посвящено Евгению Францеву. Здесь я пересказываю те места рукописи, где Пирогов дал оценку подвига Францева и его товарищей по экипажу, поведал о том, как они возвращались на свой аэродром.

Из воспоминаний В.В. Пирогова.

Наиболее замечательной иллюстрацией вдумчивой и тщательной подготовки, высокого профессионализма в нашем деле является летчик Е. Францев. В этом молодом человеке поражали необыкновенное упорство и целеустремленность. Умен, тверд в решениях и независим в суждениях. И в то же время внимательно присматривался к методам торпедных атак старших, более опытных товарищей. Подробно, до мелочей, расспрашивал о каждом интересном вылете. Сохранил это правило и тогда, когда уже имел собственный опыт. Стремился летать на “свободную охоту”, или, как тогда у нас было принято называть, “крейсерские полеты”.

Францев хорошо понимал, что успех “свободной охоты” возможен только тогда, когда выработаны необычные, новые приемы атак и поиска. И вот у него рождается замысел глубокого проникновения в тыл врага. Он его разработал и осуществил.

2 апреля 1944 года Е. Францев уничтожил танкер 10000 тонн водоизмещением в районе Тромсе. Торпедирование танкера - большая победа. Но в районе Тромсе, за пределами района действия самолета-торпедоносца, просто уникальна. Танкер шел одиночно, без охранения, днем. Фашисты не предполагали, что советский торпедоносец может появиться в данном районе. Это они полностью исключали.

Дело в том, что на “свободной охоте”, одиночно мы летали морем вне видимости РЛС, установленных фашистами на северном побережье Норвегии. Е. Францев летел туда морем, прошел незамеченный, нашел танкер и атаковал его. Нужно возвращаться, но лететь уже морем нельзя: не хватит горючего. Оставался только один путь - напрямую, через горные районы северной Норвегии.

Но здесь много препятствий. Первое - аэродромы немецких истребителей в городках Лаксельвен, Киркинес и другие. Они могут перехватить торпедоносец. Чтобы не дать себя обнаружить, необходимо лететь на малой высоте, бреющим полетом, в обход аэродромов.

Тут вторая трудность. Район гористый и долины не совпадают с курсом обратного полета. Надо четко знать, где пролететь над хребтами, где лучше пересекать их, не отклоняясь от генерального направления на базу. Короче, требовалось знание не только основных контрольных ориентиров, но и детальная ориентировка по всему маршруту.

Францев и его штурман умело преодолели все препятствия и уверенно завершили полет. Но уже перед линией фронта Евгений все-таки уклонился от расчетного курса и неожиданно выскочил на бреющем полете прямо на аэродром фашистов. Вначале у немцев был, видимо, просто шок от такой наглости советского самолета.

Но шок быстро прошел, и вот уже дежурная пара немецких истребителей поднимается в воздух. Францев однако успел развернуть торпедоносец и повел его на север, в тундру. Между тем немцы бросили на перехват советского самолета истребителей и с других ближних аэродромов. Но наш ас обхитрил их.

От аэродрома он полетел на север, это зафиксировали все наземные службы немцев. Но через пару минут, когда немцы его уже не видели, Францев резко развернул лайнер и устремился прямехонько на восток. Этот маневр сбил с толку истребителей, которые рвались на север, а за кем гнались, тот уже был далеко в стороне.

Торпедоносец пересек линию фронта и подлетел к своему аэродрому с юга, что было редкостью. После посадки в баках самолета осталось горючего всего на 8-10 минут полета, только “на второй заход на посадку”, как говорят летчики.

Не раз с Евгением обсуждали его этот, можно сказать, уникальный полет. Он выдающийся и, вместе с тем, закономерный, не случайный. Как потопление крупного транспорта, так и сложный рейс на свой аэродром. Все действия экипажа были детально продуманы.

Маршрут рассчитан на дальность и расход горючего, разработана таблица использования бензина и режимов работы моторов. Полет в горах изучен по картам с консультациями опытных разведчиков, летавших в тех районах. Рассчитаны и проложены маршруты по нескольким вариантам. Предусмотрены различные действия на случай встречи с истребителями противника или неожиданного выхода на аэродром этих истребителей. Что как раз и случилось.

Но так как схема действий уже была намечена, этот опасный сюрприз не застал летчика врасплох и он не потерял ни секунды на обдумывание и поиск лучшего решения. А сразу выполнил то, что было предусмотрено. Обманный маневр был в запасе. Он явился запланированной "заготовкой". Во всем Францев действовал по всесторонне подготовленному плану, причем плану необычному по своей главной задаче - бить врага там, где он не ожидает; действовать таким образом, какого неприятель представить не может. Выигранные мгновения позволили торпедоносцу уйти из зоны видимости немцев раньше, чем взлетели немецкие истребители. И они уже действовали наобум.

Вместе с тем полеты Францева сопряжены с большим риском. Они на грани предела во всем: дальности полета, использования горючего, решительности атак. Но эту грань он не переходит. он четко чувствует ее и точно выдерживает. Действия его неожиданны и безумны для неприятеля, но не для него. Отсюда вывод - его успехи закономерны и заслуженны, но никак не случайны.

Что такое случайность? Необдуманный вариант возможных явлений и действий. Случайность возникает, как правило, тогда, когда исполнитель всесторонне не подготовился, что-то не додумал. То есть не учел всего многообразия обстановки. Это, к тому же. порождает поверхностную оценку неожиданности в бою и неудач в делах. Часто можно слышать от людей, стремящихся не обременять себя "лишними" часами анализа и продумывания предстоящего дела, такое мнение: импровизированные, удачные действия - результат везения и случайности, а не глубокой многогранной подготовки.

Конечно же, это ошибочное мнение. Недаром великий полководец Суворов на такую оценку успехов его действий ответил:

"Везение? Но когда-нибудь нужно и умение".

Вот еще одно мнение скептиков. А как быть с неординарными действиями, импровизацией, риском, наконец, дерзостью?

Конечно же, все это необходимо, без этого на войне не бывает. И этим отличаются наши лучшие летчики. Но какова цена дерзости и риска, если они не подкреплены опытом и не обоснованы анализом, не взвешены до деталей? Мне думается, риск - это предельно допустимая вероятность успеха, продуманные действия до предельной черты. Переступить ее - значит все потерять. А в бою - зачастую и жизнь. Значит, надо четко уяснить и рассчитать этот предел.

Неординарные действия близки к импровизации, когда воин без предварительной подготовки, сходу, неожиданно выполняет новый тактический прием. Теоретически - да. Но на практике, в бою все-таки, если заранее многое не продумано, не подготовлена хотя бы схема - основа этого приема не рассчитана, то это опять авантюра. Правда, раз-другой может и получиться удачно, но это будет уже случайностью.

В полетах Францева подобного никогда не было. Все его действия подготовлены глубоким анализом, а в бою дополнены умелой и неожиданной импровизацией.

Это - высокое искусство летчика, основанное на умении, разуме, отваге.

День 2 апреля 1944 года стал днем славных побед и других летчиков. Экипаж Францева еще находился в полете, когда разведка донесла, что в одном немецком порту стоят на разгрузке транспорты. Командование решило срочно уточнить эти данные.

Разведку поручили летчикам-истребителям лейтенанту Лапину и младшему лейтенанту Дмитрику. Вернувшись, они подтвердили - да, в порту немецкие транспорты.

Их сообщение ожидали уже подготовленные штурмовики. Без промедления они взмыли в воздух, ведомые лейтенантом Шейкиным. Летели морем, высоко. Приблизившись к порту, развернулись и вышли на цель со стороны солнца. Поэтому увидали их немцы не сразу, а когда штурмовики уже были над ними. Зенитчики ближайшей батареи, спохватившись, открыли, было, огонь, но тут же на них обрушились снаряды и бомбы с самолета младшего лейтенанта Васина, задача которого как раз и состояла в подавлении батарей неприятеля.

Остальные штурмовики спикировали на суда и осыпали их бомбами. Сильные повреждения транспорту, водоизмещением 2000 тонн, нанесли бомбы, сброшенные с самолета лейтенанта Якубовича. А грозные “подарки” неприятелю младшего лейтенанта Суворова пустили на дно буксирное судно. Обрушив смертоносный груз, самолеты полетели домой, и только тогда вслед им заговорили полуразбитые немецкие батареи.

Для уточнения данных о результатах удара и дополнительной разведки уже в сумерках была послана новая разведка - пара тех же истребителей. Лапина и Дмитрика. На этот раз летать было сложно. Истребители отсутствовали долго, и о них уже стали беспокоиться, тем более, что стало темно, посадка самолета осложнялась. Но вот раздался гул самолетов и оба “ястребка” искусно опустились, хотя уже наступили густые сумерки, а подсвечивание отсутствовало.

Выслушав доклад летчиков, командир объявил им благодарность. Данные оказались ценными. Основываясь на них, командование сразу же организует новый удар по врагу.

С рассветом, чтобы застать противника врасплох, без дополнительной разведки, в бой поднялась группа штурмовых самолетов под командованием капитана Синицина. Еще перед подходом к порту ведущий увидел на рейде два транспортных корабля, один водоизмещением 3000 тонн, другой поменьше.

- Внимание, вижу цель, перестраиваться в правый пеленг, - передал Синицин летчикам, летевшим следом.

И вот через несколько мгновений из-за небес, словно крылатые стрелы, штурмовики понеслись на суда и порт врага. Капитан первым ввел самолет в пике, за ним ринулись вниз штурмовики летчиков Суворова, Васина, Якубовича. Синев атаковал судно, стоящее в стороне, а Марьянов - склады, расположенные на причале. Град бомб окатил суда и порт. Повсюду взрывы, огонь, дым. И хотя зенитные батареи немцев открыли огонь, защитить они уже ничего не смогли. Транспортный корабль водоизмещением 3000 тонн был потоплен, повреждены другие суда и склады порта.

А вот наши самолеты были под надежной защитой: в обоих вылетах их сопровождали истребители летчиков Бойченко, Кужанова и Малиновского.

Славный рейд экипажа Францева 2 апреля, его фотоснимки привлекли особое внимание командования. Когда проявили пленку в штабе флота, командующий пригласил экспертов, в частности, подводников, которые четко определяют класс любого корабля и его водоизмещение. Во всяком случае, моряки лучше знают суда, чем летчики.

И на этот раз они уверенно определили, что данное судно -танкер, трехтрюмный, водоизмещением 10000 тонн. Добавим, что впоследствии это подтвердили и разведданные.

После этого имена Евгения Францева, Павла Галкина и Семена Антипичева стали известными не только на Северном флоте, но и на других. О них писали в газетах. Отважные ребята! Топят не только корабли врага, уничтожают даже подводные лодки.

В газете “Североморский летчик” 4 апреля две первые страницы посвящены достижениям францевского экипажа. Передовая статья - “Настойчиво искать и топить корабли врага” и выступление Францева “Результаты атак на пленке” со снимками. На второй странице статьи “Находчивость гвардии лейтенанта Францева” - рассказ о потоплении танкера и фотография героев - командира и штурмана.

А газета “Краснофлотец” свой номер за 7 апреля целиком посвящает боевым делам прославившегося экипажа.

В музее Героя Советского Союза Е. Францева в школе №9 города Чернушки все эти газеты имеются. Есть там и листовка с фотографиями членов экипажа и результатов фотосъемок торпедированного танкера 2 апреля 1944 года.

Вскоре после успешных действий летчиков, о которых было рассказано выше, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 апреля 1944 года 9-й гвардейский минно-торпедный авиационный полк был награжден орденом Красного Знамени.

В конце апреля на Северный флот приезжали Народный комиссар Военно-Морских Сил флота адмирал Н.Г. Кузнецов и начальник Военно-Воздушных Сил генерал-полковник авиации С.Ф. Жаворонков. Нарком отметил успехи авиаторов флота в боях с врагом.

Тогда же особое внимание стало уделяться воспитанию у авиаторов духовного подъема, уверенности в скорой победе, стремления наращивать боевые успехи. Девиз: “Каждая торпеда, каждая бомба и снаряд, посланные в цель, приближают нашу общую Победу” стал боевым призывом летных экипажей.

Настрой, подъем духа были очень важны, ибо война шла тяжелой дорогой, забирала много жертв, люди гибли, и переносить все это было очень трудно.

Ейск, 21 апреля 1995 года. Вспоминает П.А. Галкин.

Были победы, но были и большие потери. Так в нашем полку только за один год, с сентября 1943 года по сентябрь следующего, личный состав обновлялся трижды. Набирали из Бийского и Николаевского училищ молодых летчиков. Один - два - три вылета совершат - и все. Месяца два - три пройдет, остаются считанные экипажи. Опять набирают молодежь, и вновь прежняя картина. Нередко получалось так: вылетало на торпедирование 12 торпедоносцев, а приземлялось на аэродром только пять или шесть.

У летчиков-истребителей положение было другое. Они несли гораздо меньшие потери. Иные до сорока вылетов совершали, и ничего, целы. Если уходило в полет 30 истребителей, из них не возвращались лишь два - три. Было даже такое мнение, что разведчиком можно всю войну пройти благополучно. Но это только на первый взгляд. На самом деле, зачастую, не так бывало.

Расскажу о таком случае. Два товарища прибыли из училища. Один, постарше, инструктором был. Когда они уловили, что на торпедоносцах летать опасно, раз - два и тебя нет, решили схитрить и каким-то образом перешли на истребители, в разведчики. Правда, стали опытными летчиками, умелыми разведчиками, хотя и осторожными. И что же? Оба были сбиты в самом конце войны. Никто не застрахован.

Гибли люди, падали в море самолеты. В полку все меньше оставалось торпедоносцев, и экипажи отправлялись в Москву, вернее в Подмосковье, на Измайловский аэродром за новыми самолетами. Летал за ними и экипаж Францева. Об одной из этих командировок Евгений пишет в мае 44 года бывшей однокласснице Зине Акуловой.

“Приехал из Москвы к себе на Север. Получил большую пачку писем. За месяц накопилось около 30. Не знаю, как начать отвечать, решил для начала всем открыточки послать.

В Москве был с 25 апреля по 12 мая. Погулял хорошо, был в театрах почти каждый вечер, хотел москвичей догнать в театральном искусстве. В Большом театре слушал оперы “Князь Игорь”. “Снегурочка”, “Сказка о царе Салтане”. В Малом видел “Пигмалион”, “На всякого мудреца довольно простоты” и другие. Но больше всего понравилась оперетта “Перикола”.

Да, видел сестреночек Юлю и Милочку после четырехлетнего расставания. Вот радость!”

Как рассказывал П.А. Галкин (Ейск, 21 апреля 1995 г), в конце мая экипажи Францева, Пирогова и два звена (5 самолетов) вновь посланы за новыми машинами в Москву. Получили их, приняли как положено, облетали, опробовали и отправились на них в свой Североморск. Останавливались в Архангельске и Мурманске. Но вот и наш аэродром.

Садимся на поле и видим самолет Гнетова, мотор уже запущен, рядом торпеды. Экипаж готов занять свои места в машине. Понятно, уходят в боевой полет.

Мы поприветствовали их через форточки и стекла кабин. Гнетов и его ребята тоже помахали нам, поздравили с возвращением. И вот они уже в кабине торпедоносца, взревел мотор, и самолет, пробежав аэродром, взлетел, скрылся вдали и где-то там остался навсегда...

А произошло вот что. 26 мая наши разведчики засекли большой караван гитлеровцев в Тана-фиорде. Он вышел из Киркинеса, проследовал Варангер-фиорд и поплыл дальше. Штурмовая авиация с трудом могла его настигнуть, далеко. Однако, получив эту информацию, командующий все-таки приказал нанести удар.

Без промедления стала готовиться боевая группа из всех полков дивизии. Основную ударную силу составили торпедоносцы и штурмовики. Их прикрывали истребители. Первая пошла в бой эскадрилья 9-го гвардейского полка. Вел ее мастер торпедных ударов капитан К.Ф. Шкаруба. Рядом выдерживал строй парторг эскадрильи лейтенант О. Губанов.

Приблизившись к кораблям конвоя, самолеты неожиданно вынырнули из облаков почти к самой воде и один за другим, сбросив торпеды, взмыли вверх. Немцы открыли шквальный огонь. Но водные снаряды уже неслись к ним и поразили эсминец и транспортный корабль. Оба ушли на дно. Однако и немецкие снаряды угодили в два торпедоносца, которые упали в море.

На наши самолеты набросились к тому же и истребители. Один из них пулеметной очередью повредил самолет Губанова. Тяжелое ранение получил стрелок А. Чередниченко. Но, собрав все силы, осыпал “мессера” градом пуль и тот кое-как унес ноги.

Капитан Шкаруба поспешил на помощь товарищам. Прикрыл поврежденный самолет сзади и отбивал атаки фашистов. Губанов с едва действующими рулями высоты, на одном моторе с трудом дотянул торпедоносец до аэродрома. Вернулись же далеко не все.

Несмотря на потери, была составлена новая эскадрилья, и ее решил вести сам командир полка гвардии подполковник Борис Павлович Сыромятников. Он знал, что идет, возможно, на верную гибель, но настолько был силен порыв самоотверженности и энтузиазма, душевный взлет вожака, что он без колебания решился на это. Но разве можно оставить полк без опытного командира? И Петр Гнетов обратился к старшему начальнику.

- Разрешите, я поведу группу вместо Сыромятникова.

- Разрешаю.

Как ни возражал командир полка, на опасное задание полетел все-таки Гнетов. Прикрывали его группу истребители из соседнего полка. Лететь пришлось долго. И когда позади осталось больше половины пути, летчик с ведущего истребителя передает по радио, что у него израсходовано уже половина горючего и если лететь дальше, то на обратный путь не хватит.

- Что делать, возвращаться?

Даже по строгим законам военного времени Гнетов, лишившись прикрытия, имел право возвратиться. Потому что истребители не могут продолжать полет. Возможно, Гнетов бы и повернул, но...

- Вижу корабли! - крикнул он по радио ведущему истребителей. - Вы возвращайтесь, а я атакую!

Те развернулись и полетели домой. А три торпедоносца, ведомые Гнетовым, ринулись к каравану. Навстречу выскочили “Мессершмитты”. К их пулеметам присоединились корабельные орудия. Шквал огня окутал советские самолеты. Но они, словно одержимые, неслись к цели, хотя один за другим получали орудийные и пулеметные пробоины. Уже огонь бушевал на плоскостях, охватывая машины все сильнее и сильнее. Следом тянулся густой шлейф дыма. И вот один из этих огненных факелов врезался в корабль. Второй и третий упали в море.

Все это видел пилот нашего разведчика. Видел он и то, что торпедированное не торпедой, а самим торпедоносцем транспортное судно и военный корабль взорвались и затонули.

И не успели гитлеровцы на остальных кораблях перевести дух, как из-под небес спикировала на них восьмерка штурмовых бомбардировщиков. Вновь загрохотали орудийные залпы, залились пулеметные очереди. Эта адская музыка усиливалась шумом фонтанов от взрывающихся на воде бомб; тучи брызг превратили поверхность моря в жаркое поле беспощадного, ужасного сражения, поглощающего корабли, самолеты и ... человеческие жизни,

В этот неистовый смерч, как последний аккорд трагической симфонии, ворвалась новая восьмерка ИЛов - пошли в атаку топ-мачтовики эскадрильи капитана Д.В. Осыки. (Сущность топ-мачтового бомбометания заключается в том, что самолет-бомбардировщик идет на цель бреющим полетом, или, как выражаются летчики, “цепляясь за мачты судна”. Самолет проносится над целью в двух-трех десятках метров, принимая огонь на себя в упор. Этот способ хотя и был весьма эффективным, но очень сложным в исполнении и предельно опасным.)

Прижимаясь к воде, самолеты проскочили над боевыми кораблями и устремились к транспортным судам. Командир атаковал самый большой из них; бомбы угодили в борт, разворотили его, хлынула вода, и судно пошло ко дну. Пустили к рыбам штурмовики и один боевой корабль. А завершили удар несколько групп истребителей-бомбардировщиков.

В итоге операции враг потерял два транспортных судна, два эскадренных миноносца, два сторожевых корабля и восемь самолетов.

Тяжело переживал гибель своего друга Петра Гнетова Евгений. В газете “Североморский летчик” от 1 июня 1944 года напечатан его рассказ под названием “Мой друг Петр Гнетов”.

Читайте его.

“В начале войны курсант авиационного училища Петр Гнетов был принят в партию. Вернувшись с партийного собрания, Петро - так друзья звали Гнетова - сказал мне, своему ближайшему товарищу:

- Война - это величайшее испытание для страны и народа, величайшая проверка для каждого гражданина нашей Родины. Я рад, что вступаю в войну членом партии. Выходя в бой, мы будем с тобой не только выполнять свое профессиональное дело военного летчика, не только выполнять свой долг советского гражданина, но в каждом бою нам надо будет оправдывать звание коммуниста.

Все мы хотели скорее попасть на фронт. Когда мы закончили “У-2”, Петру пришла мысль ходатайствовать об отправке нас на фронт в качестве связных. Разумеется, нам отказали. Петро не скрывал от меня своей тревоги:

- А вдруг, Женька, война окончится без нас? Мы так и не успеем с тобой подраться с немцами.

* * *

По окончании училища, пробыв некоторое время в запасной части, мы попали в перегоночный полк.

Однажды мы прилетели с новыми машинами на Северный флот.

На заполярном аэродроме увидели, как подымаются в воздух боевые машины и уходят в море, к вражеским берегам, и почувствовали, что не можем возвращаться в тыл: наше место здесь, на летном поле, среди северных скал и сопок.

Командование удовлетворило нашу просьбу, и мы были зачислены в гвардейский полк.

Командир полка вручил нам гвардейские значки, и мы прикололи их к кителю. Но когда вернулись к себе в землянку, Петро отстегнул свой значок и бережно спрятал его в карман.

- Понимаешь, Женя, - сказал он, - пока мы не воюем, неловко считать себя гвардейцами - подумай, какие герои добывали полку это почетное звание, какие замечательные подвиги они совершали! А что сделали мы с тобой?

Он не носил гвардейского значка до тех пор, пока его не встретил парторг полка и убедил, что значок гвардейца выдается не только, как свидетельство совершенных заслуг, но и как напоминание о том, что каждый летчик гвардейского полка должен воевать так, как подобает офицеру-гвардейцу.

Воевать так, как воюют гвардейцы, стало единственной целью жизни Петра Гнетова.

Нашими учителями в полку были Островский, Макаревич, Величкин, Адинсков.

Гнетов учился с присущей его характеру серьезностью и настойчивостью, но очень переживал, что пока что в боях не участвует.

* * *

Осенью прошлого года Гнетов и я стали летать на свободную охоту.

С каким неистовством искал противника Петро!

Штурманом в экипаже Гнетова был младший лейтенант Грачев, до военной службы - человек самой мирной профессии -агроном. И Грачеву, и третьему члену экипажа стрелку-радисту сержанту Боброву передалась эта жажда боя, которая владела Гнетовым, жажда встречи с врагом, которого нужно уничтожать, настойчивая воля и непоколебимое упорство летчика-торпедоносца. Петро бесстрашно водил свой самолет в самые опасные районы, в самые заповедные фиорды, стараясь во что бы то ни стало обнаружить фашистские корабли.

Но на первых порах ни Гнетову, ни мне не везло: кораблей мы не находили.

В тот день, когда мне удалось одержать свою первую победу и потопить немецкую подводную лодку, Гнетова постигла неудача. Находясь, как и я, в крейсерском полете, он обнаружил вражеский конвой. Атаковать транспорты, шедшие в сильном охранении, было очень рискованно, но Гнетов, не обращая внимания на сосредоточенный по нему одному огонь, смело ринулся в атаку. Торпеда его, однако, в цель не попала.

Всю ночь ни Петро, ни его штурман не сомкнули глаз.

Искренне, как только может радоваться настоящий друг. Петро радовался моей удаче. Но то, что первая сброшенная им торпеда прошла мимо цели, казалось ему неописуемым позором, который он обязан немедленно, на следующий же день смыть.

И действительно, на следующий день Гнетов доказал, что ему бесконечно дороги честь и традиции родного гвардейского полка. Вылетев на свободную охоту, он встретил конвой противника, шедший в составе 18 единиц. Три пояса охранения окружали фашистские транспорты, и дула зенитных орудий с 18 кораблей повернулись в сторону одного самолета, как только он оказался вблизи конвоя. Но был бы огонь сильнее в десять раз, все равно Петро с боевого курса ни за что не свернул бы...

Гнетов шел в атаку на самый крупный транспорт в конвое, преодолевая трехпоясный заградительный огонь. Еще на подходе к цели пробоины усеяли машину. Прямое попадание снаряда страшно тряхнуло самолет, и Гнетов видел, как полетели с плоскостей металлические клочья, но он продолжал вести машину на цель. Он сбросил торпеду, транспорт взорвался и затонул. И, находясь на израненной машине в гуще огня. громко и радостно закричал: “Ура! Транспорт тонет..”.

Радость победы, которую испытал Гнетов, была сильнее чувства опасности. Он не боялся опасности, он жаждал победы!

Я видел изрешеченную машину, на которой вернулся Гнетов на аэродром. Я видел, как подхватили на руки и стали качать Гнетова техники, когда, подрулив к стоянке, он выбрался из кабины.

Спустя несколько дней Гнетова и меня вызвал командующий Северным флотом и вручил нам обоим ордена Красного Знамени.

Мне Петро, когда мы возвращались от командующего на аэродром, говорил:

- Где-то я читал. Офицеру вручили орден, и офицер этот очень правильно сказал: одну половину ордена мы заслужили, а другую нам надо еще отрабатывать... Очень правильные слова. Женя, и нам с тобой еще надо отрабатывать наш орден.

В этих словах я вновь почувствовал необычайную скромность моего друга, который никогда не преувеличивал своих заслуг. всегда считал, что сделал еще слишком мало в сравнении с тем, что ему следует сделать.

* * *

Гнетов гордился тем, что он морской офицер.

- Морской офицер, - не раз говорил Гнетов, - всегда отличался подлинным мужеством, воинским умением, большой культурой.

Он воспитывал в себе мужество, никогда не переставал учиться воинскому мастерству и постоянно расширял свой культурный кругозор.

Он много читал. Его увлекали эпические картины Отечественной войны у Льва Толстого. Он с упоением читал ''Вильгельма Телля” Шиллера. Ему нравились публицистические статьи Ильи Эренбурга - едкий сарказм писателя, обличавшего тупого немецкого душегуба, находил живой отклик в душе Петро. Многие стихи Симонова Гнетов переписывал в блокнот и заучивал наизусть. Он считал, что героями будущих литературных произведений будут герои-современники: Сафонов, Покрышкин, Гарбуз. Киселев...

- Я очень люблю жизнь, - сказал мне как-то Петро, - но пока идет война, я живу только для того, чтобы уничтожать немцев.

На портсигаре, с которым Гнетов никогда не расставался, он написал:

“Если я увижу перед собой неминуемую смерть, то вместе с собой вгоню в нее столько немцев, сколько их будет впереди меня”.

Однажды он шел в группе, вылетевшей для нанесения торпедного удара по конвою. Случилось так, что ведущий не заметил корабли и отвернул в сторону. В строю произошло замешательство. И в этот момент летчики, среди которых было несколько молодых товарищей, услышали уверенный голос Гнетова:

• Спокойно... Вижу корабли... Идем в атаку.

* * *

Недавно отдельные летчики нашего полка совершили ряд ошибок и промахов.

Гнетов был парторгом эскадрильи, и на партийном собрании коммунисты услышали преисполненные гнева горячие слова офицера-большевика, напоминающего о долге каждого гвардейца - от боя к бою покрывать новой славой священное знамя полка.

Партийное собрание состоялось в эскадрилье и накануне последнего вылета Гнетова. На этом собрании мы принимали в партию стрелка-радиста его экипажа сержанта Боброва.

- Пойдем в атаку - с курса не свернем, - обратился к коммунистам парторг Гнетов. - Если не потопим торпедой, пойдем на таран...

Эти слова оказались пророческими”.

Лето 1944 года началось с ненастных дней. Первая половина июня выдалась неблагоприятная по погодным условиям для полетов, поэтому авиация Северного флота вела ограниченные боевые действия.

Но вот распогодилось. 17 июня воздушная разведка обнаружила в районе Киркинеса морской караван немцев. С наших аэродромов поднялось более двухсот самолетов - торпедоносцев, штурмовиков, истребителей. Часть из них нанесла демонстративные бомбовые удары по артиллерийским батареям на линии обороны врага на сухопутном фронте, другие самолеты (их было большинство, около 150) обрушили свой смертоносный груз на морские караваны.

Массированные налеты наших воздушных сил на неприятеля становились повседневными. Постоянно бомбили Киркинес. Самые мощные нападения были проведены 27 и 28 июня. В первый день над неприятелем появились 20 торпедоносцев, 12 истребителей-бомбардировщиков, 8 штурмовиков и 10 самолетов Пе-3. Их прикрывали более сотни истребителей.

Эта лавина железных птиц покрыла все небо над городом и обрушила смерч бомб, снарядов и пуль на неприятеля. Были разрушены различные военные объекты, в том числе рудодробильный завод, железнодорожная ветка между заводом и портом, причал. Взорваны и пущены на дно крупный транспортный корабль, тральщик, два военных катера и другие суда. Фашистские истребители пытались не допустить наши самолеты к городу, но, потеряв в воздушных боях шесть машин, отступили. Зенитный же огонь вражеских батарей достиг лишь одного нашего “ястребка”. Он оказался единственным потерянным самолетом.

Па другой день, 28 июня, наши самолеты вновь взлетели над городом. Их было более сорока. Еще не утихли пожары от предыдущего налета, как над портом и на военных объектах от взрывов бомб взметнулись новые языки пламени и поднялись столбы дыма. Особенно большие разрушения и пожары достались порту. Затонули три транспортных судна, общим водоизмещением 21 тысяча тонн. Повреждения получили еще три судна.

Вновь, было, пытались напасть на штурмовиков “Мессерш-митты”, но были прижаты к сопкам и большей частью уничтожены советскими истребителями.

Какова же роль в этих боях была у наших героев - экипажа Е. Францева? Необходимо отметить, что к этому времени Евгений был повышен в офицерском уровне: 20 мая ему присвоили звание гвардии старшего лейтенанта. В аттестации, в частности, помимо боевых заслуг отмечалось: “Летает днем в сложных метеорологических условиях. Летать любит, летать умеет, техника пилотирования хорошая. Общителен. Опрятен. Строевая выправка хорошая, требователен к себе и подчиненным. Над собой работает. Заочно изучает иностранный язык”.

Утром 28 июня экипаж Францева в едином строю самолетов полка поднялся в воздух и летел ведущим эскадрильи. На его торпедоносце и других машинах были подвешены 500-килограммовые бомбы. Небо было безоблачное, видимость отличная. Самолеты летели на высоте 4 километров.

До города оставалось совсем немного, когда навстречу ринулись фашистские истребители. Но наши самолеты охранения отважно противостояли им, не подпускали к бомбардировщикам. Отдельные “Мессершмитты” все-таки прорывались, сближаясь со штурмовой авиацией, но тут их встречал дружный огонь стрелков-радистов торпедоносцев.

Францев направил самолет к порту, где у причала стояли транспортные суда. Вот они уже рядом. Галкин установил данные на прицеле и приготовился к нанесению удара. Самолет уже вышел на боевой курс, когда перед ним появился вражеский истребитель и ринулся на торпедоносец. Он сумел войти в сектор недосягаемый для нашего стрелка. Антипичев не мог обстрелять “мессер”, - мешали детали конструкции самолета. А Францев не мог маневрировать, так как необходимо было строго выдерживать расчетный режим полета. Что предпринять? Мгновения были критические: “Мессершмитт” уже в сотне метров и открывает огонь из пулемета. И тут на пути его трассы неожиданно появляется наш истребитель, принявший огненную очередь фрица на себя. Это единственное, что он мог сделать для спасения ведущего бомбардировщика.

“Ястребок” получил серьезные повреждения, но удержался в воздухе, к нему на помощь подоспели другие, и фашист поспешил исчезнуть. Летчиком, принявшим удар на себя, был Герой Советского Союза Владимир Бурматов.

А Галкин продолжил свои действия: навел прицел на крупный транспортный корабль, стоящий у левой стенки причала и сбросил бомбы. По его сигналу выпустили на судно грозные “гостинцы” и остальные самолеты эскадрильи. Через несколько секунд внизу загремели взрывы.

Галкин нажал на кнопку фотоаппарата. Было сделано несколько снимков. Два из них хранятся в школьном музее Е. Францева.

Эскадрилья возвращалась домой морем. Когда до берега оставалось километров 15, истребитель, который прикрывал самолет Францева, начал терять высоту, а потом стал резко падать. Рядом летел истребитель молодого летчика лейтенанта Зайцева, ведомого капитана Бурматова. Он видел, что ''ястребок” командира лег в крутой вираж и уходит в море.

- Иду на вынужденную, - услышал Зайцев голос Бурматова.

- Прикрою, - ответил он командиру.

Имея запас высоты, Бурматов в планировании сумел развернуться к берегу Рыбачьего. Но дотянуть до него не смог. Зато удалось плавно посадить самолет на воду и, пока тот погружался, вылезти из кабины со спасательной желтой шлюпкой. Видя все это, Галкин по радио сообщил координаты затонувшего истребителя. Летчик Зайцев, снизившись, пролетел над шлюпкой и, удостоверившись, что его командир в безопасности, направил самолет к берегу. Он знал, что поблизости база торпедных катеров. Моряки всегда приходят на помощь летчикам при их вынужденной посадке в море.

Когда над базой появился краснозвездный “ястребок”, кружа и порываясь в море, его быстро поняли. Зайцев видел, как к причалу побежали моряки, затем в море вышел катер. Истребитель покачал крыльями и направился к шлюпке. Катер полным ходом несся следом. Вот и шлюпка. Be уносило в море. Истребитель стал кружить над ней, а через несколько минут тут был и катер. Обессилившего в борьбе с волнами летчика подхватили дружеские руки моряков. По закону войскового товарищества поступили летчик Зайцев и моряки катера.

Работая в Центральном Военно-Морском архиве, я нашел материал, рассказывающий, за что Бурматов был удостоен звания Героя Советского Союза. Привожу выдержку из Наградного листа, подписанного командиром 5 МТАД ВВС СФ полковником Кидалинским 25 апреля 1944 года.

“За образцовое выполнение боевых заданий, за сбитые лично в воздушных боях 12 самолетов противника, одного в паре и 7 предположительно, за 57 успешных вылетов на сопровождение наших торпедоносцев, в результате которых обеспечил потопление 8 транспортов

противника, 1 танкера, 1 сторожевого корабля, 1 катера, 3 самоходных барж, а также повреждение 6 транспортов, 2 танкеров, 1 сторожевого корабля и проявленные при этом отвагу, мужество, доблесть и героизм достоин представления к высшей правительственной награде - присвоения Звания Героя Советского Союза”.

Указ о присвоении этого звания Владимиру Александровичу Бурматову был подписан 3 1 мая 1944 года.

Но вернемся к рассказу о тех событиях. Через несколько часов после возвращения эскадрильи воздушный разведчик сфотографировал результаты бомбометания. На снимке отчетливо видны горящие склады, портовые сооружения, корабли. Пожары продолжались более суток. Причалы вышли из строя. Для своих судов противник вынужден был искать новые пункты разгрузки.

Но непогода время от времени не давала подниматься в воздух самолетам. Летчики отдыхали. Францев, однако, не предавался бесцельному времяпровождению. Он садился за стол, анализировал свои боевые действия и товарищей, отбирал ценное, интересное, записывал свои размышления. Тогда и рождалась статья “Тактические приемы крейсеров-охотников”.

В один из таких нелетных июльских дней командующий Северным флотом вице-адмирал А.Г. Головко вручил командиру полка торпедоносцев подполковнику Б.П. Сыромятникову гвардейское знамя и орден Красного Знамени. Награда была заслуженной. На боевом счету полка значилось свыше девяти десятков пущенных на дно Баренцева моря транспортных и военных судов противника, общим водоизмещением около четырехсот пятидесяти тысяч тонн. Летчики-истребители сбили сто пятьдесят четыре вражеских самолета.

Возросшая активность нашей авиации заставила противника становиться все более осторожным. Немцы перестали отправлять суда в Петсамо и Линахамари. С весны 1944 года их морские коммуникации прекращались в Киркинесе. Дальше грузы перевозились к линии фронта сухопутным транспортом.

Естественно, что Киркинес стал главным объектом нападения нашей авиации. Массированный налет был произведен 4 июля: в нем участвовало 130 самолетов, половину которых составляли торпедоносцы, штурмовики, истребители-бомбардировщики. Враг смог выставить на защиту лишь 15 истребителей. Наши соколы перехватили их заранее, семь сбили, остальных отогнали. Так что наша авиация без особых помех как следует “обработала” бомбами военные объекты, порт и рейд. Два транспорта пущены ко дну, мощные взрывы разметали несколько складов, возникло множество пожаров.

В журнале боевых действий за 4 июля есть такая запись:

Группа в составе 5 самолетов “ДУГЛАС А-20Ж “ведущий гвардии капитан Гусев, его заместитель гвардии старший лейтенант Францев, ведомые гвардии старший лейтенант Казаков. гвардии младшие лейтенанты Лукашев и Василенко под прикрытием 8 самолетов “Аэрокобр” 2 ГКИАП в 19 ч. 32 м. вылетели на бомбоудар по порту Киркинес.

20 ч. 14 м. По заводской и Северо-Западной пристаням порта сброшено 10 бомб. Из атаки вышли левым разворотом с курсом 50-60° со снижением. Экипажи наблюдали: взрыв огромной силы в складских помещениях Северо-Западной пристани, сопровождавшийся сильными пожарами, которые экипажи наблюдали с полуострова Рыбачий. Также три меньших взрыва на заводской пристани. Часть бомб рвалась у транспорта, стоявшего у заводского причала, водоизмещением 12-15 тысяч тонн”.

Пожар продолжался и в последующие дни. В документах указано 6 очагов пожара.

Впоследствии я поинтересовался у Галкина судьбой капитана Петра Ивановича Гусева.

“... В июле 44 года стало известно, что к Киркинесу подходят конвоем крупные транспортные суда немцев. Еще немного, и они пройдут на свою базу. Упускать их - значит дать врагу возможность получить боеприпасы и продовольствие объемом в несколько железнодорожных составов. Командующий отдает приказ - поднять торпедоносцы и под прикрытием истребителей атаковать караван.

Обычно, когда Гусев и его товарищи вылетали на “охоту”, они брали по одной торпеде. Редко две, только для очень важных целей. На этот раз Гусев вооружился двумя торпедами.

И только самолеты взлетели, как техник по вооружению докладывает командиру полка.

- Товарищ командир, мы же не успели ввернуть пиропатроны!

Это механизм, обеспечивающий сбрасывание торпеды. Небольшой патрончик, который при нажатии на кнопку, производит действие по запуску торпеды. И вот этот пиропатрон забыли вставить в замок. Значит, торпеда не вылетит.

Что делать? Было над чем задуматься командиру полка. Ведь Гусев со своей эскадрильей летит в ад и ... почти безоружным! Возвращать Гусева было невозможно, он уже выходил на рубеж атаки. К тому же был ведущим, отвечал за всю эскадрилью. Конечно. его можно было бы вернуть, а за него повел бы эскадрилью его заместитель. Но для этого уже не было времени.

Гусев повел своих товарищей в атаку. Сам пошел на корабль, но сколько ни нажимал на кнопку, торпеда не сбрасывалась, а в самолет летели пули и снаряды. Один угодил в мотор. Пожар, к счастью, не возник, но мотор вышел из строя. Гусев вывел самолет из боя и потянул к Рыбачьему. Зато его однополчане потопили два корабля, хотя и сами понесли потери.

Гусев, между тем, из последних сил вел самолет на одном моторе. Две торпеды (это две тонны) висят тяжелым грузом. И самолет не выдержал нагрузки, километров 50 оставалось до Рыбачьего, когда он опустился на воду. Мотор перегрелся, его заклинило.

Между тем самолеты, ведомые Гусевым, вернулись на свой аэродром. Они видели гибель нескольких своих товарищей и посчитали. что и их командир оказался среди них.

Но Гусев благополучно посадил самолет на воду, штурман и радист были ранены. Гусев вытащил штурмана через верхний люк, а потом вдвоем вытянули из кабины и радиста. Сели в резиновую лодку. Самолет обычно на воде держится до 15-20 минут. На этот раз он ушел под воду минут через 7. Летчики стали грести в сторону Рыбачьего. Лодка трехместная, надувается автоматически, есть необходимый запас воздуха и весла.

Гребут час. другой. Вдруг, откуда ни возьмись, появляется над ними немецкий истребитель. Сделал кружочек, покачал крыльями, показал направление на свою территорию - на Киркинес. Направление различалось далеко неточно, примерно, градусов 40-50. Потом летчики рассказывали: мы изменили направление и стали грести туда, куда показывал летчик. Когда же самолет, сделав несколько кругов, скрылся, мы вновь стали грести в нашу сторону.

Помогал ветерок, дул на восток. А истребитель появился еще раз и вновь стал указывать направление на Киркинес. Но едва улетел, летчики опять направились на восток. Сколько упорства, терпения, силы воли надо было проявить, чтобы почти безостановочно грести часов 30! Больше суток.

Наконец, лодка попала в поле зрения наблюдателей с полуострова Рыбачий. Срочно выслали катер и подобрали летчиков. Впрочем, они уже сами к берегу подплывали.

В тяжелом состоянии оказался радист - случилась психическая травма, сошел с ума. Штурман выдержал. У него были лишь поверхностные раны на лбу. Через несколько дней пребывания в госпитале он вошел в строй. Ну, а Гусев физически нисколько не пострадал, только сильно утомился.

После нескольких дней отдыха прошел обследование в госпитале, вернулся в полном здравии, сел за штурвал, совершил контрольный полет и бодро доложил.

- Все нормально. Чувствую себя хорошо, - а потом, усмехнувшись, добавил. - Только как вылетел на море, дрожь охватила. Начинает всего трясти - и коленки, и руки. Ничего не могу с собой поделать.

Сказалось предельное нервное напряжение. Море действовало на него теперь как что-то непреодолимо страшное, и, конечно, Гусев уже не мог над ним летать. Командование приняло решение использовать его опыт и знания для обучения молодого пополнения. Под Архангельском располагался аэродром, где в учебно-авиационном полку познавали летно-воинские методы выпускники училищ, прежде, чем их ставили в строй боевой части. Они совершенствовали свои знания в обстановке, приближенной к боевой, отрабатывали технику пилотирования над сушей и морем, познавали особенности полетов в суровых условиях Севера.

Летный и воинский багаж Гусева оказался весьма полезным здесь. Все, кого обучал он, вспоминают о нем с благодарностью.

“Получил твое письмо, очень рад, - пишет Евгений бывшей однокласснице Зине. - Хорошо, когда летом видишь лето! Горячее, приветливое солнышко, прохладная тень развесистых деревьев, манящая влага речки, живительный воздух леса. веселое щебетание пташек, трели соловья, зелень, тепло, цветы, ягоды, грибы... Как хорошо!

Ты можешь понять мой восторг, если я другую картинку нарисую. Сегодня 10 июня. Моросит дождь, временами мелкий снежок вьется в воздухе. Бр-р! Низкие бородатые серые тучи важно проходят, задевая космами за сопки...

И смотрят уныло камни, чуть покрытые лишайником, хмурятся чахлые березки, прижимаясь к земле, печалятся сосны. Сурово смотрят сопки своими ледяными вершинами.

Но у меня не от того печаль в душе засела. Как ее выбить? Даже заболел немного. Друга лучшего я потерял... Мы с ним еще до войны были вместе и потом всегда вместе - и в перегоночном полку, в командировках, воевали бок о бок. награждались вместе, звания получали и рядом спали. Даже мысли наши были одними. Он однажды Кате написал в ответ на присланную ей вырезку из газеты (она нас все просвещает). Не было секретов у нас, не было зависти, всегда душа в душу.

А без хорошего, настоящего друга трудно жить”.

Добавим - особенно на войне. Чистая, откровенная душа Евгения глубоко переживала такую потерю и никак не могла смиряться с ней. Но все равно рвалась к жизни, светлой и возвышенной: он был еще молод, романтичен, верен высоким идеалам.

И далее в его письме уже другой тон. “Получил Катино письмо с листочком и картинками. Так обрадовался! А вышел на улицу - снег идет... Ничего. Зиночка, все будет хорошо”.

Как ни тяжела потеря - ушел навеки друг - жизнь продолжается. И даже такой маленький луч приятного, как Катино письмо с листочками и картинками, растопил душу и вдохнул надежду.

Особенно это почувствовалось в большом послании Екатерине, которое Евгений написал девушке на другой день, 11 июня

“Горячо благодарю тебя, родная. за заботу. Получил твой “Привет с Урала” с за-сохнувшими, но ароматными цветочками. Когда я распечатал конверт - дохнуло родным, близким, нежным”.

Солдату, жизнь которого нередко балансирует на грани жизни и смерти, полна тревог и неожиданностей, подчинена только приказам сверху, ласковое слово от нежной подруги - самый сладкий элексир.

И хотя Евгений изливает душу по потерянному другу, он в этом находит и утешение, уверенный, что его поймут и успокоят. А утешения, сочувствия он жаждал, как ребенок, потому что. будучи предельно искренним и душевным. он понимал горе других и сам нуждался в теплоте

В конце письма Евгений добавляет' “Когда был в Москве в командировках, собирался заехать в Калинин, к сестрам Миле и Юле. “Ждут, говорят, все равно должен скоро приехать - очередь подошла Верно, уже все были в отпусках, я один остался. Мне самому очень хочется съездить домой, к тебе, Катюша.''

И вот это произошло. Почти четыре года Евгений не был в родных местах, и тут - отпуск. Он сразу едет в Москву; а оттуда шлет в Чернушку несколько телеграмм, что приезжает с таким-то поездом. С каким? Он и сам точно не мог предвидеть, так как поезда ходили без расписания, постоянно случались остановки. Связь работала далеко не четко и в телеграммах оказались неточности.

Одним словом, Евгения не встретили, чему он был крайне удивлен, но не опечален. Радость встречи с родными переполняла молодого офицера до краев, тем более, что он вез очень приятную новость.

..В пути на каком-то полустанке в окно вагона бросила девушка букет цветов, обернутый газетой, и среди сводок Совин-формбюро на первой странице прочитал Евгений указ об учреждении звания матери-героини. Это право получали те кто вырастил и воспитал для Родины десять и более детей! А их-то у матери как раз десять Значит, теперь она. Варвара Васильевна Францева, героиня!

Родная моя, как она там... Как отец, как младшие - Тамара, Слава, Таля. Трудно, конечно, приходится им, это ясно, но в письмах не жалуются. Францевская закалка

И вот, наконец, показался станционный домик с неприметной, но какой же родной надписью “Чернушка'' Ничего, что никого из своих не видно на перроне. Увижу всех дома.

Евгений выпрыгивает из вагона, еще и еще раз оглядывается и, едва сдерживая радостную улыбку, быстрым шагом спешит к родному дому.

Было раннее утро. Слава ночевал на сеновале. Проснулся, слышит радостные взвизгивания младшей сестренки, всхлипывания мамы, и изменившийся, по-настоящему мужской голос, Евгения. Слава никогда не прыгал с сеновала, а тут, словно на крыльях, слетел прямо на Евгения. А тот, высокий, крепкий, кружил на руках маму Счастливые часы встречи

Евгений очень сожалел, что дома были далеко не все. Гостила Юля. но уже вернулась в Калинин и у везла юную Наташу. Иван Дмитриевич был в поездке по своим служебным ревизорским делам. А когда вернулся, с гордостью любовался сыном-летчиком. Да и все родные не могли оторвать взор от статной фигуры в форме морского офицера, с кортиком и сверкавшими на груди двумя орденами Красного Знамени. Домик Францевых наполнился светом улыбок, радости, смеха, счастья

Время было голодное. Хлеб по карточкам, кормились за счет огородов и сборов в лесах. В основном спасали картошка да овощи А тут Евгений устроил настоящий пир, выложил на стол тушенку американскую, белый хлеб, шоколад.

День Евгений провел с родными. К вечеру его жаждущая женской нежности чувствительная душа, его пылкое, горячее сердце же стремилось к встрече с теми, о ком он столько мечтал в аэродромных землянках длинными полярными ночами, кто ему снился. Но к кому больше тянулось все его существо - к Вере или к Кате? Обе были ему дороги в эти дни, потому что он не столько :каждал их как женщин, сколько рвался к ним, как к подругам.

Сейчас не будем анализировать отношения Евгения и девушек. Не потому, что это очень сложно и легко впасть в ошибку. Просто в данный момент изложим только факты, а сердечные таинства, которые таковыми являлись, пожалуй, и для самого Евгения, оставим на совести тех писем, в которых наш герой открывал далеким феям самое сокровенное и которые приходили ему от них в ответ. Эти послания во второй части книги.

Итак, вечером сестра Тамара проводила его до районного Дома культуры и вернулась домой. Как Евгений повеселился в ДК - мы не знаем, только ни Веры, ни Кати там не было. А на другой день... Об этом уже рассказывает в воспоминаниях Вера Плеханова.

“Я с учениками работала на погрузке дров в вагоны на разъезде Бикбарда. Приехала домой за продуктами. Была уже ночь. Я легла спать. Вдруг стук в окно. Выглянула. Ба! Женя в военной форме. Беден мой язык, чтобы описать встречу. Ходили до утра по берегу реки Стреж, сидели на берегу, не могли наговориться. О себе ничего не рассказывал, хотя совершил немало подвигов. Скромный!

Ночь прошла, как мгновение, как приятный сон. Договорились встретиться через день у нас дома, в 12 часов. Потому, что сегодня уезжала, а через день должна была приехать за продуктами снова. Но все поезда в тот день прошли через наш разъезд без остановок и только в 10 вечера я смогла сесть в поезд, а в 11 приехала в Чернушку. Шел дождь. От станции до дома в селе Березник дошла сильно уставшая и уже не думала ни о какой встрече. Тем более, что ночь была глухая и какая-то тревожная. Подхожу к дому. В нашей комнате горит свет. Это, видимо, ждет мамочка. Захожу: Женя! Ждал меня с 12 дня! Какое счастье! Об этом говорил весь мой облик, и Женя, несмотря на то, что я была грязная и мокрая, принялся меня обнимать и целовать. И сам вымазался. Посмотрели мы друг на друга и расхохотались.

Я переоделась, пили чай, затем вышли на крыльцо. Присели (Кстати сказать, это крыльцо сохранилось. У последнего дома, ближе к железной дороге, справа, если идти от моста, дом Санниковых).

Моросил дождик. Пахло цветами, рядом цветник. Даже пели соловьи, словно по заказу. Говорить не хотелось, просто было так приятно сидеть рядышком. Однако усталость взяла свое, и я незаметно уплыла в сон. Как я жалела потом об этом! Ведь так о многом можно было поговорить. А Женя не разбудил... Так и просидели до утра.

Потом пошли к нашим двум березкам на поляну, у которых до поступления в авиационное училище часто беседовали. Но на поляне стояла только одна - Женину кто-то срубил. Было нехорошее предчувствие у обоих. Но Женя свел все на юмор: “Моя березка ушла фашистов бить”'. А через два месяца Женя погиб.

Это была последняя встреча.

Женя был в Чернушке считанные дни, а я не смогла приехать, так как оставлять детей одних на разъезде было нельзя. Тем более, что из Свердловска приехала Катя Мартазова, которая была в нашей дружной компании 10 класса. Любой человек тянется к красоте, особенно после казарменной, неустроенной жизни. Катя работала секретарем райкома комсомола, приехала при всем параде, после городских чистых и уютных кабинетов. Женя проводил время с ней.

Провожали Женю его родные. Катя и моя сестренка Галя. Я уезжала на разъезд этим же поездом с двумя школьниками и была в рабочей одежде. Ехали мы на подножке вагона. Остановка в Бикбарде одна минута. Соскочили с подножки. Поезд тронулся. Я смотрела на уходящий вагон. Женя стоял на подножке и махал форменной фуражкой, пока я видела его...

Тогда я остро почувствовала, что теряю его навсегда. И не потому, что уйдет к другой (чувство ревности мне незнакомо).

Наступил сентябрь 1944 года. Писем от Жени не было, и я почему-то перестала их ждать. Жила прошлым, перечитывала его многочисленные письма..”.

Это рассказ Веры Плехановой. А вот воспоминаний Кати Mapтазовой о пребывании Евгения во время отпуска в Чернушке и об их встречах, к сожалению, нет... Правда, из последнего письма Евгения Катерине (12 сентября 1944 г.) видно, что в Чернушке у них были серьезные разговоры об отношениях друг к другу и даже претензии, но до конца не выясненные. Екатерина собиралась что-то рассказать про “41 год”, но не рассказала. “Ругаться или сердиться на тебя не буду. Потом поговорим, - заявляет Евгений, а в другом месте пишет. - Приехал из отпуска на Север. Получил все твои письма сразу, был очень рад. Между прочим, был почему-то уверен, что увижу тебя в Москве, так как в письме из дома мне сообщили, что ты собираешься в столицу. Ждал, но не дождался”.

А будучи еще дома, в дни отпуска. Евгений как-то раскрыл свой дневник, а в нем раздел адресов. Вот координаты Кати, не раз менявшиеся и неизменный адрес Веры. На одной из страниц запись: “Эх, если бы дожить до свадьбы! Так хочется дожить..”.

Маме своей, однако, сказал.

- Жениться пока мне нельзя. Если же что случится, аттестат и все прочее на вас перешлют,

В годы войны в Чернушке находилась школа летчиков первоначального обучения ВМФ, Евгений побывал в ней. Рассказывал курсантам о боевых делах, делился опытом воздушного аса.

Прощай, родной дом, прощайте, отец, мама, брат, сестры, любимые девушки. Тяжело было уезжать Евгению. Как быстро пролетели эти упоительные дни сладких встреч.

Но он не сразу отправился на фронт. Ему сделали поощрение: путевку в Сочи. И это явилось весьма кстати. Отдых летчику был необходим.

А пока он восстанавливался и набирался сил, в полку, где он служил, издан приказ о назначении Францева заместителем командира авиаэскадрильи. 10 августа в состав экипажа введен еще один воздушный стрелок, сержант И.В. Фомин. Антипичев же назначается старшим воздушным стрелком и радистом.

День Советской авиации явился для Францева и Галкина двойным праздником. Вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР от 19 августа 1944 года о присвоении звания Героя Советского Союза Б.И. Францеву, П.А. Галкину и их однополчанину капитану К.Ф. Шкарубе.

Все они знали еще ранее, что представлены к этой высокой награде, но знали также и то, что от представления до утверждения зачастую проходит не один месяц. Когда вышел Указ, оба героя были еще в отпуске. Приехали в Москву, увидели Указ в газете. Вручение состоялось 29 августа.

Указ был подписан Калининым, а удостоверение первым его заместителем Шверником. Вручал же награду Председатель Верховного Совета Латвийской республики.

Приводим данные из Наградного Листа на летчика 2 авиаэскадрильи 9 гвардейского МТАП 5 МГАД ВВС СФ (Минно-тор-педного авиационного полка, 5-й Морской Гвардейкой авиационной дивизии Военно-Воздушных Сил Северного Флота).

1. ИЗЛОЖЕНИЕ ЛИЧНОГО БОЕВОГО ПОДВИГА И ЗАСЛУГ

В Отечественной войне участвует с июля м-ца 1943 г. За этот период на своем боевом счету имеет 26 боевых вылетов, в ходе которых:

21.01.44 г. в р-не о-ва Инге атаковал, торпедировал и потопил подводную лодку противника.

За образцовое выполнение боевого задания, за лично потопленную подводную лодку противника и проявленную при этом отвагу и мужество награжден орденом Красного Знамени.

После награждения:

4.03.44 г. в р-не севернее о-ва Квалей обнаружил 2 подводные лодки в охранении 1 миноносца противника, умелым маневром, несмотря на интенсивный огонь с кораблей противника, вышел в атаку и с короткой дистанции торпедировал и потопил вражескую подводную лодку. При отходе от цели после атаки самолет был подвержен исключительно интенсивному обстрелу ЗА, в результате чего получил прямое попадание в правый борт фюзеляжа, осколками была повреждена правая мотогондола, пробит пневматик правого колеса и стрелок-радист, гвардии старший сержант АНТИПИЧЕВ легко ранен в правую ногу. Несмотря на повреждение, полученное машиной, обладая отличной техникой пилотирования, т. ФРАНЦЕВ, отлично выполнив боевое задание, привел самолет на аэродром. За вторую потопленную подводную лодку противника, за проявленные при этом отвагу и мужество представлен к награждению вторым орденом Красного Знамени.

Кроме этого:

3.03.44 г., вылетая в группе низких торпедоносцев под командованием гвардии капитана ШЕБАНОВА для удара по конвою противника в р-не Варангер-фиорд, торпедирован и потоплен транспорт противника водоизмещением в 8000 тонн.

8.03.44 г., вылетая в паре с экипажем гвардии капитана ГУСЕВА для нанесения торпедного удара по кораблям противника методом “свободная охота” в районе Маккурсан-фиорд, торпедирован и потоплен транспорт противника водоизмещением в 8000 тонн.

14.03.44 г.. в районе северо-восточнее Хелнес обстрелял и потопил вражеский мотобот и торпедировал транспорт противника водоизмещением в 1 500 тонн.

2.04.44 г., выполняя боевое задание по поиску и торпедированию кораблей и транспортов противника путем “свободной охоты а районе Тромсе атаковал, торпедировал и потопил транспорт противника водоизмещением в 10000 тонн. Благодаря своей настойчивости, решительности в своих действиях т. ФРАНЦЕВ. несмотря на наличие ИА противника неподалеку от района цели, произвел вторичный заход для фотографирования момента взрыва танкера противника, и это ему блестяще удалось. Искусно выполнив боевое задание, он не только уничтожил врага, но и отлично сфотографировал его гибель. Огромный взрыв, разлетающиеся обломки немецкого танкера, его погружение в воду настойчиво и до конца наблюдал т. ФРАНЦЕВ. Об этом же говорит и сделанный им фотоснимок. В бензобаках самолета горючего оставалось ограниченное количество. Отлично изучив, овладев в совершенстве материальной частью, взяв расчет на наличие бензина, т. ФРАНЦЕВ маршрут для возвращения на родной аэродром избрал наиболее короткий - через материк, через вражеские сухопутные объекты, тем самым, расчетливо идя на риск, привел самолет на аэродром.

За образцовое выполнение боевых заданий Командования, за лично потопленные 2 подводные лодки противника, 1 танкер в 10000 тонн водоизмещением, 1 мотобот, 1 торпедированный транспорт водоизмещением 1500 тонн и потопленные в группе 2 транспорта противника общим водоизмещением 16000 тонн и проявленные при этом отвагу, мужество, доблесть и героизм достоин представления к высшей правительственной награде - присвоению звания ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

п.п. ВРИО КОМАНДИРА 9 ГМТАП 5 МТАД ВВС СФ ГВАРДИИ МАЙОР - ЛИТВИНОВ

5 апреля 1944 г.

Достоин представления к высшей правительственной награде - присвоению звания ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

п.п. КОМАНДИР 5 МТАД ВВС СЕВЕРНОГО ФЛОТА ПОЛКОВНИК -КИДАЛИНСКИЙ

4 апреля 1944 года.

II. ЗАКЛЮЧЕНИЕ ВЫШЕСТОЯЩИХ НАЧАЛЬНИКОВ.

Ходатайствую о представлении к высшей правительственной награде - званию ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА. п.п. КОМАНДУЮЩИЙ ВВС СЕВЕРНОГО ФЛОТА

ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ АВИАЦИИ - АНДРЕЕВ 5 апреля 1944 года.

2. ЗАКЛЮЧЕНИЕ ВОЕННОГО СОВЕТА ФЛОТА

За проявленные мужество, храбрость и отвагу, ходатайствую в соответствии с приказом НК БМФ № 294 от 8.Х.43 г. раздел 8 параграф 16 о присвоении гвардии лейтенанту ФРАНЦЕВУ Евгению Ивановичу высокого звания ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

п.п. КОМАНДУЮЩИЙ СЕВЕРНЫМ ФЛОТОМ АДМИРАЛ - ГОЛОВКО

п.п. ЧЛЕН ВОЕННОГО СОВЕТА СЕВФЛОТА КОНТР-АДМИРАЛ - НИКОЛАЕВ

7 апреля 1944 г.

После торжества награждения сестра Евгения Людмила шла вместе с героями по Москве. И все любовалась ими. Оба подтянутые, красивые, с Золотыми звездами на груди. И все, кто попадался навстречу, невольно обращали внимание на офицеров-молодцев.

Счастливые, долго гуляли по столице. Вечером отправились в гости к десятикласснице Надежде. Впоследствии она стала Надеждой Артемовной Францевой, потому что разделила супружескую жизнь со старшим братом героя. Вот так распорядилась жизнь.

С удовольствием вспоминает она тот вечер.

- Оба они были очень счастливы, - говорит Надежда Артемовна о Евгении и его боевом друге. - В какой-то момент, я это прекрасно помню, вдруг начался салют в честь взятия нашими войсками города Констанцы. С балкона было все прекрасно видно. И тут Женя заявляет: а мой брат ведь где-то в тех местах воюет. Мы, в общем, это отметили и стали искать на карте где и что.

Евгений, несмотря на то, что первый раз был у нас, вел себя спокойно и уверенно. Все веселились от души. Получилось уютно, по-домашнему, хотя на столе ничего особенного не было.

Во время получения награды на радио было записано выступление Евгения Францева, которое прозвучало в эфире 2 сентября 1944 года. К сожалению, эту запись потеряли. Так же безвозвратно канули около 20 писем Евгения, посланные Вере Плехановой. В конце августа 44 года в Чернушку приезжал корреспондент “Комсомольской правды”, чтобы подготовить материал о Францеве. Обещал написать очерк и вернуть Вере письма. 3 результате ни очерка, ни писем.

... Но вот снова суровое небо Заполярья. Здесь Евгений дважды встречался с бывшим одноклассником Петром Швецовым. который служил военным фельдшером. Приезжал летом в Североморск по командировке и случайно увидел в Доме офицеров Евгения. Оба страшно обрадовались. Провели вместе вечер.

В начале осени вновь был в Североморске. заехал к Евгению, ночевал у него. Рассказал о том, как погиб их товарищ по 10 классу Василий Патраков. Он, как и Швецов, в 1941 году выучился на военного фельдшера, попал на Балтийский флот, в десант. Швецов тоже попросился, но его не назначили.

Расставаясь, Швецов и Патраков дали слово, если доживут до победы, первого сына назвать именем друга. В газете “Красный Балтийский флот” за ноябрь 1941 года напечатана статья ''Он погиб как герой”, в которой рассказывалось о подвиге Патракова.

Под Петергофом часть, в которой он служил, несколько раз безуспешно атаковали позиции врага. Все офицеры погибли.

Казалось, верное поражение. Но вот взял на себя командование Василий Патраков. В батальоне его любили за веселый, добрый нрав, за проникновенную игру на баяне. С яростью повел он солдат в последний бросок, ворвался на позиции неприятеля и был смертельно ранен. Победа одержана дорогой ценой.

Как потом подсчитано, в огне Отечественной отдали свои жизни десять одноклассников выпуска 1940 года. Швецов выполнил обещание, сына назвал Василием.

В 1995 году я побывал в Ейском Высшем военном авиационном училище (ранее Военно-морское авиационное училище), из стен которого вышел Евгений Иванович Францев, встретился с его бывшим боевым другом штурманом Павлом Андреевичем Галкиным, ныне полковником запаса. Его рассказ записал на диктофон.

Затем была поездка в Центральный военно-морской архив в Гатчине Ленинградской области, встреча с Вадимом Ивановичем Мигулиным в Москве, в Международном фонде поддержки авиаторов. Работал я в Центральной военно-морской библиотеке и Центральном военно-морском музее в С.Петербурге. Прочел много документов, подшивки фронтовых газет "Краснофлотец". "Североморский летчик". "Красный флот".

Ценные сведения имеются также в музее военно-воздушных сил Северного флота, в музее Ейского высшего авиационного училища.

... С волнением читал я тексты пожелтевших страниц документов и газет, и в сознании всплывали события последних дней боевой жизни Евгения Францева.

14 августа был издан приказ: допустить к вывозке ночью после провозных и проверки под колпаком и в зоне на самолете Ил-4 Францева Евгения Ивановича. До этого, как мы знаем, он летал на американских самолетах.

14 сентября в 23 часа 45 мин. командир авиадивизии приказал утром следующего дня послать самолет А-20Ж гвардии старшего лейтенанта Францева в крейсерский полет для поиска и торпедирования кораблей противника на предельный радиус от мыса Харбак и дальше на запад.

15 сентября. Время 4 часа 40 мин. Получен приказ от майора Сайганова: вылететь Францеву в 5 часов 5 мин.

5 час. 10 мин. Взлет самолета А-20Ж.

6 час. 25 мин. Возвращение самолета и посадка: в воздухе сорвало стабилизатор торпеды.

15 час. 15 мин. Экипаж Францева - Легкодымова - Антипиче-ва - Фомина приготовился к полету.

Сразу надо объяснить, что штурманом на этот раз полетел не Галкин, а лейтенант Василий Ефимович Легкодымов. Ему было 25 лет. В 41 окончил Ейское училище. Служил воздушным стрелком на бомбардировщиках в Черноморском флоте. В 42 году направлен на Северный флот. Учился на Высших спецкурсах комсостава ВМФ, после назначен начальником минно-торпедной службы 2-й авиаэскадрилъи. Обычно на эту должность ставили штурманов по образованию.

Вспоминает П.А. Галкин.

- Легкодымов жил в том же приземистом помещении, где и наш экипаж. Землянка была большая, разделенная на комнаты экипажей на пять. Жили мы дружно. Однако Легкодымов летал редко, у него были другие обязанности. Но если пожелал бы, то как начальник мог полететь в любом экипаже. Несколько раз просил меня.

- Паша, давай слетаю вместо тебя на "охоту".

Но я всегда был против. Ведь, как правило, если экипаж разъединяется, то есть летчик летит с другим штурманом или штурман с новым летчиком, успеха добиться бывает гораздо сложнее. Потому что исчезает выработанная слаженность действий, теряется чуткое отношение друг к другу или, как говорят пилоты, слетанность. Штурман и летчик должны понимать друг друга с полуслова, с полузвука, чутьем. Как-то я сказал Францеву.

- Женя, ох и четко ты понимаешь мои команды, не успею слово произнести, а ты уже выполняешь!

- А я их и не слышу. Я их чувствую, - ответил Евгений. К тому же у Легкодымова было мало практического опыта -11 часов 39 минут полетов. Сравним с Евгением - 302 часа 41 минута. Из них ночью свыше 13 часов и 17,5 часов по приборам. Тут же случилось так, что мне пришлось попасть в госпиталь: повредил палец, и сделали операцию, удалили часть кости. Но Францев не мог лететь без штурмана. Вот этим и воспользовался Легкодымов. Когда я был жив-здоров, такой возможности у него не было.

- А мог бы Францев отказаться от полета, потому что штурман, с которым он хорошо сработался, лететь не может? - спросил я у Галкина.

- Такое право имел, конечно. Тем более на "свободную охоту". Другое дело, в составе эскадрильи или полка, при массированном вылете всей массой самолетов - здесь главное уже не желание летчика, а приказ командира соединения. Ну, а в одиночном, "крейсерском" полете экипаж определяет командир самолета и при отсутствии своего штурмана может отложить операцию. В данном случае полет выполнялся с полного согласия всего экипажа, Легкодымов был дружен с нами, боевой товарищ. И то, что все решено было с общего полного согласия, нет никаких сомнений.

Однако, необходимо особо подчеркнуть, что этот полет по сложности был особенным и исключительно опасным. Францев решил отправиться в район Порсангер-фиорда, на норвежском берегу, где в длинном, скалистом заливе уже давно стоял авиатранспорт, а неподалеку находился аэродром немецких истребителей. Было решено нанести удар по авиатранспорту.

- Однажды мы уже были там, - рассказывает Павел Андреевич. - Этот фиорд километров 80 уходит в Скандинавские горы. Извилистый, то шириной километров до 15, а то сужается до 7 -8. Справа и слева скалы, высотой до 400 метров. Летели мы тогда словно в трубе. К тому же появилась облачность. Опустили самолет почти к самой воде. А из нее тут и там торчат скалистые островки. Прямо скажем, место гибельное. При плохой видимости, как дважды два, можно налететь на скалы или врезаться крылом в береговые горы.

Завел туда я самолет и сам не рад. Туман все ниже и ниже, облачность тоже до самой воды опускается. Вода от глаз скрылась, хотя летели на высоте 30 - 50 метров. Тут уже не приходится думать об атаке, ничего вокруг не видно, не говоря уже о транспорте. В такой обстановке одно наверняка - врезаться в скалы. И тогда даю команду:

- Разворот на 180 немедленно! С максимальным креном, как можно круче!

Евгений сразу стал разворачивать самолет. А я весь сжался и жду - вот-вот раздастся треск и мы превратимся в пыль. Знал, какое тут опасное место лучше Евгения и Семена, потому что вел прокладку. Справа на какое-то мгновение туман потемнел, значит, вплотную к скалам приблизились, но не задели их, проскочили. Дальше посветлело, и мы вылетели в море.

- Все, - сказал я командиру. - В следующий раз пойдем сюда только тогда, когда облачность не ниже 150-200 метров над водой. Чтоб истребители не могли взлететь и на нас наброситься, а мы бы смогли атаковать транспорт и спокойно полететь мимо скал. Все это нужно очень хорошо знать и четко вести прокладку в фиорде.

Откуда мог все это детально представлять Легкодымов? И почему Францев серьезно не подумал об этом?

Видимо, ему не терпелось, на мой взгляд, после того, как мы получили Золотые Звезды Героев, отдохнули, набрались сил, проявить себя. Это его вдохновляло и толкало поскорее совершить что-нибудь выдающееся.

И, пожалуй, еще появившаяся теперь уверенность, убежденность в победе.

Правда, поскольку у меня была разработана эта операция, обсудили ее с Евгением, тщательно подготовили, то он посчитал, что и с Легкодымовым четко ее выполнит.

В тот день, 15 сентября, наша авиация буквально обрушилась на фронтовые позиции врага, различные объекты, военно-морские базы и корабли. Было совершено 240 самолето-вылетов. У немцев всего 27, и в основном только для противодействия авиации Северного Флота.

На морских коммуникациях неприятеля были потоплены транспортное судно, сторожевой корабль и четыре малых боевых корабля. А повреждены два больших транспорта, танкер, самоходная баржа и несколько мелких судов.

- В тот день я позвонил из госпиталя дежурному по части, - продолжает свое повествование Павел Андреевич. - Поинтересовался делами эскадрильи.

- Все в полете, - отвечал дежурный. - А твой командир отправился на "свободную охоту" с Легкодымовым.

У меня сразу мелькнула мысль: вот воспользовался моментом и наверняка в тот фиорд сунутся. А это очень сложно и очень опасно. Пытались мы уже, да с тем и вернулись: потому что ничего не смогли сделать, а решились бы - там бы и остались.

Атака в том фиорде может быть успешной только при необходимых погодных условиях и с ювелирным исполнением предельно точных расчетов.

Через час звоню вновь дежурному. - Нет, не вернулись, - отвечает он.

Проходит полчаса, и тут принята радиограмма: "Порсангер-фиорд. Атаковал транспорт". Через пару минут: "Транспорт затонул. Возвращаюсь" Причем передано открытым текстом. Радиограмма принята в 17 часов 20 минут дежурным капитаном Левченко. Эти документы хранятся в Центральном Военно-Морском архиве.

Далее в журнале боевых действий такая запись: "Посадка самолета № 28 экипажа Францева в 20 час. 40 мин.". Но это была ошибка оперативного дежурного, посадку совершил другой самолет под номером 36.

А самолет Францева ждали еще час, другой, третий. По расчетам, горючего уже не осталось. Но надежда еще брезжила, хотя в журнале и сделали запись: "С боевого задания не вернулся".

Никто не хотел верить в гибель экипажа этого выдающегося летчика и замечательного человека. Многие готовы были поверить в самое необычное: мол, могли приземлиться на норвежской земле и как-то существовать. Могли прыгнуть с парашютом и спасательной лодкой, а немцы подобрали их...

Могло быть все. Но тайну случившегося с самолетом А-20 Ж № 28 и его отважным экипажем во главе с героем-командиром Евгением Францевым более полувека хранит студеное Баренцево море.

Есть только одна возможность обрести истину - поискать в немецких архивах. Если торпедоносец сбили истребители, то наверняка это зафиксировано в документах. 15 сентября в тех местах сбит лишь один советский самолет. Известно время, известен район, где торпедирован авиатранспорт.

Родственники несколько раз обращались в вышестоящие организации. Они не исключают, что норвежская береговая охрана могла подобрать тела погибших и предать их земле. В 1994 году Николай Иванович Францев получил ответ от военно-морского атташе Российского посольства в Норвегии. В письме говорится, что 16 сентября 1944 года на военном кладбище Хавойсюнд, что в Норвегии, были похоронены два советских летчика.

Один из них, Василий Дмитриев, 1920 года рождения. Имя второго неизвестно. Родственники не исключали, что им мог быть Евгений Францев или кто-нибудь из его экипажа. По их просьбе я занимался уточнением этих данных в Музее ВВС СФ и Центральном Военно-Морском архиве. И узнал, что это был другой экипаж.

16 сентября 1944 года в 9 часов 54 минуты взлетел экипаж в составе: Литвак Дмитрий Яковлевич - зам командира 3-й авиаэскадрильи, гвардии ст. лейтенант; Дмитриев Василий Ефтеевич - штурман, гвардии лейтенант; Игнатьев Иван Яковлевич - старший воздушный стрелок-радист.

И они погибли.

Акты расследования причин гибели экипажа Францева и Литвака подшиты вместе. Родственникам просто сообщили, что экипаж не вернулся с боевого задания: то есть пропал без вести. А летчики-то, оказывается, похоронены на норвежском кладбище.

Сколько таких безымянных могил, о прахе покоящихся в которых родственники ничего не знают! Печальна участь этих погибших воинов, и бесконечна грусть по павшим родных, близких, любящих...

В 1996 году Екатерина Николаевна Францева побывала в Норвегии, встречалась с официальными лицами, пыталась что-либо узнать о своем дяде, но никаких следов не нашлось.

В официальном акте расследования причин потерь в частях Воздушно-Морских Сил ВМФ в боях летом 44 года, подписанном командиром 9 минно-торпедного полка подполковником Сыромятниковым и начальником штаба майором Бородавке, есть запись: “Предположительно перехвачен истребителями противника и сбит. Экипаж в составе четырех человек погиб”. Речь шла о самолете Францева.

Привлекла внимание следующая запись из этого акта.

“Самолетам-крейсерам, выполняющим задание по поиску и торпедированию кораблей противника, доносить о результатах своих действий по радио в целях предупреждения подобных потерь в будущем только уйдя от района атаки в море”.

Иными словами то, что Францев передал радиодонесение “транспорт затонул” открытым текстом, к тому же в районе атаки, посчиталось возможной причиной его гибели. Немцы запеленговали донесение и бросили на самолет истребители.

Могло так и случиться.

Но ходило и другое мнение. О нем я сказал Галкину.

- Могло быть, что самолет загорелся, Францев направил его на авиатранспорт и взорвался вместе с ним?

- Вряд ли. Мнений таких в моей памяти не осталось. А забыть я их не мог, ведь это очень важно. Радиообмен фиксируется четко. Всегда только два-три слова, коротко и ясно, так заведено у летчиков. В первой радиограмме: “Порсангер-фиорд. Атаковал транспорт”. Через две минуты вторая радиограмма: “Транспорт затонул. Возвращаюсь”. Вот и все.

Если с самолетом что-то случается перед атакой, летчик обязательно сообщает “имеются повреждения”, “на борту пожар” и так далее. Здесь же было только одно слово “возвращаюсь”. Это ясная информация, она рассказывает всю картину во время атаки и сразу после нее.

Но что произошло потом - неизвестно. Посылали разведчика. Он зафиксировал, что транспорт, который там стоял и который атаковал Францев, утонул. Экипаж Евгения свою задачу выполнил, его донесение было достоверным. А что случилось потом, можно только гадать.

Три возможных варианта могло быть.

Первый. Сбили истребители противника сразу после атаки, там же, у цели. Ведь аэродром располагался неподалеку. Наш самолет, по существу нападал на транспорт на виду у истребителей, а им в такой обстановке сбить торпедоносец или бомбардировщик несложно.

Второй. Неподходящие погодные условия, плохая видимость. Тем более штурман полетел впервые. Скалы высокие, над головой, а атакуешь на высоте метров 50. Большая вероятность столкнуться со скалой.

Третий. Уже на обратном пути перехватили истребители или сбили зенитки где-то ближе к линии фронта.

Я не удержался от вопроса, который мучил меня долгие годы. От многих слышал - в Москве, Североморске, в Музее Ейского авиационного училища, что если бы Францев полетел с Галкиным, полет мог быть благополучным. Ведь оба вместе совершили 30 боевых вылетов.

После некоторого раздумья Павел Андреевич ответил, будто рассуждая сам с собой, неторопливо, углубленно. Все это на магнитофоне.

- Экипаж - это как единое существо. Поэтому замена одного из членов экипажа создает его неполноценность, особенно в сложных обстоятельствах. В простой обстановке это почти не сказывается, а в сложной - очень. Здесь же, в этой атаке, у меня уже были свои принципы, мнения, твердые расчеты. И я, конечно, не допустил бы ошибки, если это от меня зависело. Все было учтено, и, конечно, действий наугад я бы не допустил, на авось бы не пошел. Решился бы только на такие шаги, которые наверняка принесли бы только успех. Ну, а чем все-таки закончилась бы атака, если я был штурманом - откуда мне знать? Война есть война.

Но одно бесспорно, Францев и Галкин понимали друг друга не только с полуслова, а улавливали мысли и предчувствовали действия. Достигнуть этого заставил вопрос жизни и смерти и плюс высокий профессионализм.

По существующим правилам вещи погибшего отправлялись посылкой его родным. В данном случае отцу Евгения Францева - Ивану Дмитриевичу. И случилось так, что опись вещей и их отправку произвел капитан Левченко, который принял последнюю радиограмму от Францева 15 августа 1944 года.

Всего было собрано 57 вещей. Учтена каждая мелочь, вплоть до спичек (5 коробков), мыла (5 кусков), папирос (20 пачек), носков, носовых платков (14 штук), подворотничков (15 штук) и т.д. Из одежды - шинель, китель, брюки (двое), рубашки (две), нижнее белье. Обувь - ботинки (2 пары) и галоши к ботинкам.

Как видите, гардероб офицера-летчика не был богатым. Весьма скромный.

А “похоронку” родители Евгения получили 9 октября. Сохранилось письмо, написанное после этого Славой Францевым Кате Мартазовой.

“...У нас большое горе. Погиб Женя. Не знаю, как мы все вынесем это. Потерять такого сокола - Героя Советского Союза -это выше всяких сил...”

Письмо Екатерины Мартазовой Павлу Галкину.

“Здравствуй, Павлик!

Живу в Чернушке, приехала отдохнуть, рассеять горе. Да разве рассеешь! На душе постоянная скорбь. Все прошлое вспоминается. Ведь совсем недавно были с Евгением вместе. И вот я одна... Хожу по тем местам, где мы гуляли во время его приезда. Тяжесть на сердце.

Дорогой Павлик! Я уже не знаю, отчего мой рассудок подсказывает не верить тому, что Жени нет. Иногда я бываю даже убеждена в этом. Тогда мне становится легче, особенно в трудные минуты. Родители Жени получили его вещи, документы, но все равно ждут хорошей вести. На днях мама и папа Жени были у меня...”

Горе матери и отца было безысходным, но молчаливым. Ни слезинки не уронили они при детях. И долго не могли поверить в гибель сына. А когда в канун Победы по Всесоюзному радио второй раз прозвучало выступление Евгения, Варвара Васильевна с просветлевшим взором, убежденно сказала:

- Вот видите, сын жив. Вы сами не знаете правды.

Форменный китель и шинель Евгения Варвара Васильевна приспособила для Славы. Они славно послужили ему в годы студенчества. А летное пальто Евгения Иван Дмитриевич носил еще долго. После его кончины в 1955 году пальто висело в дровянике. А в 1984 году по просьбе учащихся пальто передали в школьный музей.

Отдали жизнь ради Победы четверо молодых летчиков. Одни из многих и многих, ушедших от нас в страшное военное время.

Галкин сообщил о гибели Евгения знакомым, написал Кате Мартазовой, отослал родным его вещи и фотографии. Себе ничего не оставил. Поэтому у Павла Андреевича нет фотографий того периода, кроме двух - потопления танкера и бомбоудара по Киркинесу.

Выйдя из госпиталя и оставшись без летчика, Галкин не пожелал ни с кем летать, а в конце 1944 года его послали на Высшие офицерские курсы. После учебы направили в Балтийскую авиацию, где он и встретил завершение войны.

Немного удалось узнать о двух новичках экипажа: В.Е. Легкодымове и И.Ф. Фомине.

Василий Ефимович родился 21 января 1919 года в селе Убинское Павлодарского района Казахстана. После школы 29 октября 1939 года поступил в ВМАУ им. Леваневского. Военную присягу принял 23 февраля 1940 года. После выпуска из училища офицером направлен в распоряжение ВВС Черноморского флота, где стал воздушным стрелком бомбардировщика. В конце 1942 года переведен на Северный флот. Служил в I и 2 авиаэскадрильях 24 авиаполка. Затем Василий Ефимович стал слушателем Высших спецкурсов комсостава ВМФ. 20 октября 1943 года был назначен начальником минно-торпедной службы 2 и 3 авиаэскадрильи, а 9 июля следующего года - вновь 2-й.

Был женат. Супруга - Прасковья Фоминична жила в г. Каган Узбекской ССР.

Еще меньше сведений о Фомине. Родился он в 1920 году, в деревне Грековка Никольского сельского совета Куркинского района на Тульщине. Перед войной получил среднее образование. Стал кандидатом в члены КПСС в военное время. 13 октября 1943 года награжден медалью "За отвагу".

Вот и все.

Еще один документ.

Дата. 25 сентября 1944 года. Начальнику 2 отделения ОК ОС ВВС СД капитану Харченко.

При этом представляю ордена, медали и документы погибших.

1. Орден Ленина - 1 шт. № 19104.

2. Медаль "Золотая Звезда" - 1 шт. № 4047.

3. Орден Красное Знамя - 3 шт. №№ 81084, 05010, 22195.

4. Медаль "За отвагу" - 1 шт. № 305194. Начальник строевого отделения 9 ГМТАКП 5 МТАД ВВС СФ гвардии старший лейтенант административной службы Косулин.

Долгое время мы не знали, где находятся награды Е. Францева. Оказывается, по законам того времени они были сданы в штаб флота, а Удостоверение Героя Советского Союза и Орденская книжка отправлены в Чернушку, родителям.

* * *

Награды хранят святую память: светлые и мучительные воспоминания, чувство неизмеримой благодарности судьбе за таких, как Евгений, и веру, что они покидают нас лишь телесно, а духом и идеалами - вечно с нами.