Как-то по ОТР показывали выпускников МГУ, которые уверенно-наивно рассуждали, куда они пойдут работать, словно они находились в Советском Союзе, где наука и производство ждали молодых специалистов! Одни говорили, что поедут работать за границу, так как в России они не видят перспектив для себя и для науки; другие твердили, что они патриоты и останутся  трудиться во имя Родины. Я верил тем из них, у кого родители богатенькие – те могут устроить детей и за границей, но и таким это удастся сделать не всем.
   Наших людей принимают здесь со скрипом, как и других иммигрантов, но ставят им при этом всевозможные препятствия на пути к работе инженера, врача, юриста, преподавателя, конструктора, так как эти должности нравятся самим американцам. А иммигрантам, даже более талантливым и подготовленным, как бы негласно предлагается путь в среднетехнический персонал (врачам в медсёстры и медтехники, например), а то и в няньки, уборщицы, дворники так как эти должности самим американцам не нравятся.
    Так было в древнем Риме:  писателями, преподавателями, музыкантами, скульпторами, архитекторами  или ораторами желали быть образованные Римляне, а каменщиками, строителями, землекопами, няньками, слугами и гладиаторами категорически предлагалось стать людям, пригнанным римскими завоевателями из грабительских походов в другие страны, то есть новообращённым рабам. В сущности войны в Римской империи в конце концов стали, в первую очередь, мероприятиями по добыче рабов. Но тогда был рабовладельческий строй почти во всем мире. От использования рабов человечество отказалось полторы тысячи лет тому назад, если не считать рецидива в Новом Свете, когда Америка несколько веков пользовалась рабами-неграми так же широко, как и просвещённый Рим. Но теперь это выглядит нецивилизованно.
    Сейчас незачем гнать рабов в Штаты. Это некрасиво! Достаточно только разграбить – нет, нет, не напрямую, а экономически какую-нибудь страну третьего мира, и обнищавшие граждане её будут толпами толпиться у вода посольств США, прося пропустить их в эту чудесную страну, где можно поработать за гроши даже у какого-нибудь прогрессивного сенатора или министра кухаркой, бебиситером (нянькой) или дворником. Это сенатору или министру нравится, так как американец не пойдёт к нему подметать двор, а если и пойдёт, то потребует достойной зарплаты, медицинской страховки, отпускных и прочих благ. А иммигрант согласен на всё.
    А вот сенатор с министром никак не захотят, чтобы прибывшие иммигранты стали работать учителями, врачами, юристами, менеджерами, так как тогда они займут те места, на которые министр и сенатор прочили своих взрослых деток. Но и просто попасть в Штаты очень трудно, а ещё трудней получить официальное разрешение на то, чтобы там хоть кем-то работать. То есть если человек туда приедет в гости, и устроится работать тем же дворником или няней, он станет нарушителем закона (таковыми именно являются многочисленные нелегальные иммигранты – самая дешёвая рабочая сила!). Но кое-кого с высшим образованием Америка в исключительных случаях принимает, имея в виду, что они будут работать именно профессорами, конструкторами, архитекторами и т. п.
    Кто эти люди? Это – зарекомендовавшие себя научные работники или люди искусства с большим стажем работы и зафиксированными достижениями в своих областях. Но и такие люди должны пройти сложную и длительную процедуру оценки заслуг данного учёного или человека искусства и получить статус «Alien of extraordinary ability» – «Иностранец с чрезвычайными способностями». Лишь тогда такое лицо может получить разрешение на проживание и работу в США. Добиться этого стало очень трудно особенно в последнее время, когда в  иммигрантах почти перестали нуждаться. Конечно, легче, наверное, получить разрешение на проживание и работу в Мексике; там вы, допустим, можете получить место инженера на фабрике. Но фабрика эта наверняка американская, рабочим там платят долларов сто в месяц, а инженерам побольше. А это ужасно мало даже при мексиканском, гораздо более низком, чем в США, уровне цен на продукты и товары. Поэтому ехать туда на работу невыгодно. А о работе в области фундаментальных наук и речи быть не может.
    То есть вы будете заниматься не наукой, а производством. И вот тут я раскрою ещё одну причину (что я упустил в названной статье) того, почему последнее время в США безработными легко стали оказываться не только «синие воротнички» (рабочие), но и «белые воротнички» (то есть инженеры и прочие люди с высшим образованием). Дело в том, что часто увольнять тружеников в США стали независимо от «цвета» их воротничков вовсе не потому, что, как  утверждает главный здешний знаток мировой капиталистической экономики Гринспен, «машины всё более заменяют людей», а потому, что рынок интернационализировался благодаря законам, которые законодатели капстран под давлением США стали вводить, разрешая иностранным фирмам и, следовательно, американским, переносить свои предприятия за пределы своих стран и пользоваться там дешёвой наёмной рабочей силой. А сюда относятся и инженеры, то есть местные «белые» воротнички.
    Работы в той же Мексике не хватает, поэтому мексиканские рабочие рады вкалывать за сотню «зелёных», а инженеры за две-три, в то время как в США рабочему подай тысячи три, а инженеру – пять-шесть-семь, а то и больше: иначе здесь не проживёшь из-за уровня цен, в первую очередь на жильё (в среднем оно уже стало стоить около тысячи долларов в месяц) и на всё остальное. Значит, когда предприятие по изготовлению, допустим, американских аудиокассет (фирма указана американская, но – «сделано в Мексике»)  переносится в Мексику, то в США на улицу выбрасываются равно как «синие», так и «белые воротнички». Так что дело не в замене людей машинами, а в замене дорогостоящих своих американских трудящихся дешёвыми чужими. Кроме того, в США высокие налоги, а в слаборазвитой – низкие, так что капиталист экономит, наживается и на огромной недоплате работникам (помимо прибавочной стоимости), и на выплате ничтожно низкого налога чужому государству.
    Так что, как видите, капитализм в высшей своей стадии – империализме, которую сейчас мягко называют «глобализмом», не патриотичен; он интернационален, то есть является разбойником с большой международной дороги, и поэтому «цивилизованные» капиталисты Запада такие же грабители, как и наши «дикие» капиталисты, «отмывающие» награбленные у трудового русского народа деньги с помощью кремлёвского «гаранта» этого грабежа. Мало того, что, как я вам рассказал, на работу «белый воротничок» должен являться в безупречном костюме с галстуком, а дама в строгом красивом наряде или костюме; почти что по писаному правилу положено каждый день приходить в другом костюме или наряде. То есть не вздумайте появляться на работе каждый день в одном и том же приличном «рабочем» костюме или любимой кофточке и юбке. Извольте показывать, что вы якобы богаты и можете каждый день надеть новый наряд. А если вы не богаты, тогда вы, значит, «неудачник» («looser»), а быть неудачником в США – это хуже воровства, а посему вам не место на фирме.
    А неудачник в понимании русского народа? Если он при этом добр, то он уже не от мира сего, почти святой: вспомните князя Мышкина из «Идиота» Достоевского, вспомните героев-неудачников из произведений Гоголя, Чехова, Куприна! Кстати, моим детям в школе в своё время учительница сказала, что надо каждый день приходить в новой одежде, которую можно, мол, купить в дешёвом магазине. Хорошо, что мы теперь живём обеспеченно благодаря «extraordinary ability», то есть  чрезвычайному таланту моей жены-художницы, которая нашла много покупателей для своих картин только на четвёртый год бедственной жизни в США, и поэтому мы можем купить детям требуемый гардероб на все пять учебных дней в школе.  А есть здесь очень бедные семьи, причём коренных американцев.
    Так, в конце прошлого учебного года мой 12-летний сын Костя попросил у нас разрешения привести к нам домой в гости американского мальчика, товарища по школе. Мы сперва попросили согласия на то у его родителей, встретив их у школы. Те разрешили. Но когда мы попросили их дать нам номер их телефона, родители мальчика замялись и предпочли взять у нас номер нашего телефона. Выяснилось, что папа мальчика, молодой, явно грамотный, здоровый белый американец работает «супером» (суперинтендантом, то есть дворником) в каком-то жилом доме. А суперы, как известно, живут в США с семьями в подвалах. То ли в подвалы телефон для жильца проводить не положено (подвал не квартира, а рабочее место, а телефон на рабочем месте стоит гораздо дороже, чем квартирный), то ли скорей всего бедняга супер не мог позволить себе такую роскошь, как  платить за телефон пару сотен в месяц (если не звонить за границу). Ведь домовладелец платит ему четыреста долларов в месяц, предоставляя ему возможность заработать ещё сколько-то на стороне. Легко ли таким родителям даже всего лишь разные рубашки каждый день давать сыну в школу, чтобы ему не выглядеть ужасным отщепенцем – «лузером»?!
    О том, что требование приходить каждый день на службу или в школу в другой одежде, является  дремучим мещанством и ни с какими христианскими принципами не вяжется, говорить не приходится. И только в вузах позволяется «хипповать», корча из себя «свободную личность». Это делается для того, чтобы самая опасная часть общества – сконцентрированная в вузе мыслящая бурная молодёжь имела ложное ощущение свободы и не бунтовала. Зато и на частной и на государственной службе строгости похлеще, чем были в Советском Союзе. И лицо должно быть выбрито, и никаких длинных волос не должно быть у мужчины, и «униформа» в виде строгого костюма с галстуком, а увольняют, выставляя за дверь (силой, если станешь оспаривать решение) в считанные минуты: расчёт пришлют в виде чека по почте, а трудовых книжек здесь не существует.
    А у нас? После того, как я, студент и рабочий одновременно, отсидел при Хрущёве в политзаключении, КГБ, разумеется, всё время через моих начальников старался выжить меня с работы, но не очень успешно. В 1972 году приехали к нам в НИИ «Атомкотломаш» (в Ростове-на-Дону), где я работал переводчиком научно-технической литературы с нескольких иностранных языков, инженеры из Швейцарии. Заменить меня никто не мог, так как я знал не только обычный немецкий язык, но и всю научно-техническую терминологию, чего другие «проверенные» переводчики не знали. Запретили мне с гостями говорить на посторонние темы: только, мол, переводи! А кроме того, велели галстук надеть. Был у меня красивый сирийский галстук, но работать в галстуке в городе с жарким климатом я не желал. И, кроме того, я из принципа надевать его не захотел. И как ни орал на меня замдиректора института тов. Лишенко в присутствии завотдела и профорга, я культурно послал их подальше. И ничего они поделать не смогли. И не уволили бы, даже если бы я был самый простой, а не уникальный переводчик. Нет в трудовом законодательстве ничего такого об обязательном появлении на рабочем месте при галстуке! (Какому строю теперь служит этот тов. Лишенко, если он ещё жив?!). А здесь бы меня через минуту «гарды» (guards – охранники) схватили за грудки (могли бы надеть и наручники) и вышвырнули на грязный асфальт в кучу бездомных,  бродяг и наркоманов...
    И ещё для полноты картины: то, что из США или Японии, где работникам платят побольше, производство переносят в страны, где местным трудящимся платят поменьше, вернее, очень мало, вы, наверное, и без меня знали. А вот чего вы наверняка не знаете. В СССР в 1976 году пришёл я в НИИ «Черметинформация», что у метро «Профсоюзная», в Москве. Пригласили меня к самому директору, и тот сказал, что в течение двухмесячного испытательного срока я буду получать на 30 руб. меньше, чем мне обещали, а по истечении оного я стану получать полную зарплату, если подтвержу свою квалификацию и меня оставят на работе. На работе меня, конечно, оставили и зарплату потом дважды повышали, хотя я был не очень доволен тем, что первые два месяца, переводя даже с итальянского, я получал на тридцатку меньше.
    А в США? Моя дочь до того, как она, наконец, устроилась секретарём к частному врачу, поступила к латиноамериканцам -католикам на грязную вредную работу – красить из пульверизаторов новые статуи «святых». Ей сразу сказали, что в течение трёх месяцев испытательного срока она не будет получать зарплаты, так как, дескать, её в  этот период будут «обучать». А когда срок истёк, ей сказали, что она им не подходит!  Понятно, что, действуя таким способом, можно иметь бесплатных подсобных работников, которых через три месяца увольняют, а нанимают других. И так повсюду. Моему зятю Диме тоже предлагали такой бесплатный «испытательный» труд при капитализме! А в СССР в 1957 году сразу после армии я был принят в качестве ученика токаря на завод «Сантехарматура» в Ростове-на-Дону, и там мне как ученику платили по ученическому разряду 50 процентов зарплаты квалифицированного рабочего.
    Но теперь перейдём к другому смежному с работой вопросу – к собственному жилью, дому, что является для американца пределом мечтаний, который они называют «american dream», то бишь «американская мечта». Клинтон, пробиваясь в первый раз на президентское кресло, понизив голос и интимно загундосив (здесь большинство сильно гнусавят, особенно когда хотят говорить «с тёплым чувством»), пообещал, что чуть ли не все американцы при нём этим «америкен дримом» обзаведутся. Его и избрали! Нет слов, неплохо завести собственный дом, но каковы возможности на это у большинства американцев, и захотели бы вы, русские молодые люди, иметь такое приобретение в США, если учесть целый ряд обстоятельств?
   Этой именно мечтой, а не реальностью, возможностью отгородиться от всех и вся американские идеологи заразили не только свой народ, но и многих в нашей стране. Помню печально-анекдотическую личность с лагерной кличкой «Рыжий». Это был действительно ярко-рыжий, веснущатый субъект со вздёрнутым носом, короче масти Чубайса. С ним я сидел в мордовском лагере № 7 в 1963-65 гг. Как его звали, я не помню, так как все его называли только по кличке. Был он наивен, как младенец. В лагере он не работал, так как у него по какой-то причине не было левой руки пониже локтя. На свободе он бродяжничал, пока наконец не был арестован за попытку перехода государственной границы СССР. Рыжий часто рассказывал нам, зекам, что хотел попасть в Соединённые Штаты, где бы его ждала, мол, райская жизнь. Он выражал полную уверенность, что ООН заставит большевиков освободить его и выпустить в США, где его примет сам президент Кеннеди. После приятной беседы президент, дескать, подарит Рыжему в Америке домик с небольшим садиком, где он будет иногда прогуливаться, философствовать или сочинять стихи (которых он никогда не писал!). Когда я начинал ему втолковывать, что дом в Америке – это дорогая роскошь, что ничего за предательство он не получит, поскольку в лагере было несколько зеков (я называл фамилии), которые бежали на Запад: их там содержали на всём готовом, показывали прессе, которая фиксировала их антисоветские заявления, а месяца через два, когда интерес к ним у публики пропадал, их вышвыривали на улицу, не приспособленных к волчьему капиталистическому обществу, без денег и без знания языка. И тогда они кто раньше, а кто позже приходили в советское посольство с повинной и просьбой помочь вернуться на Родину. Им помогали – возвращали прямо в центр родной земли – в мордовские лагеря. И хотя Рыжий лучше меня знал этих бедолаг и их одиссеи, он почему-то считал, что ему американский президент поможет и подарит домик (уж не за инвалидность ли?!). Когда я продолжал развеивать его навязчивую «американскую мечту», он выходил из себя, бледнел так, что все его веснушки становились чётко видны, как раскалённые булавочные головки, а сам он, брызжа слюной, удалялся с бранью: «Красный! Большевик! Большевик!» Я не обижался, так как я был абсолютно согласен с тем, что я большевик, и гордился этим. Потом он отходил и являлся мириться при условии, что я заварю ему крепкий чифирь... Боюсь, что сейчас много таких Рыжих бродит по России, которые верят, что если а) попасть в Америку, б) найти там работу, то рано или поздно можно будет в) купить вот хотя бы такой домик, какой купил, правда, «с помощью одного американского друга-профессора» (являющегося, разумеется, креатурой ЦРУ, так как в Америке никто ничего даром не даёт) небезызвестный мещанин Сергей Хрущёв, сынишка покойного Никиты Сергеевича.
    Домик Сергея Никитича, стоящий в провинции, помнится, сказали, стоит 100 тыс. долларов, причём ему «помогли», то есть не все эти деньги он заплатил из своего кармана, как я понял. Что ж, товарищи и юные коллеги, такая цена за дом – это весьма низкая цена. Оно и видно, хоть домик-то плохо показали: не дом, а домишко одноэтажный. Приличным домом здесь считается трёхэтажное строение, где хотя бы два этажа настоящих, с гаражом внизу, а третий – мансарда. Такой дом здесь, в Бруклине (часть Большого Нью-Йорка), стоит 500-700 тыс. «зелёных» и выше. Сам новоиспеченный американец Сергей Никитич заявил перед телекамерой, что деньги он собрал за счёт... нет, не своих «научных» лекций в университете, а за счёт опубликования вывезенных им из России (не с помощью ли какого-нибудь Бакатина?) рукописей и аудиозаписей покойного батюшки и ряда государственных документов. Вот почему он и затесался в американские граждане: почуял, что скоро вернётся Советская власть и привлечёт его к строгой ответственности за измену Родине в форме передачи важных документов вражеской державе. И лекции он, выяснилось, читает студентам не по своей советской специальности ракетчика, а по своей антисоветской дилетантской специальности – антикоммунизму. И кается, кается, кается за батюшку, который хоть плохим, но коммунистом был и, главное, Америке спуску не давал. И поливает, и поливает нас грязью, не переставая бесстыже улыбаться, как это принято у предателей... Теперь мне понятно, почему у него столь низкая для профессора зарплата – 35 тыс. долларов в год (сейчас вроде слегка повысили). Что платить много за болтовню! Недавно, он стал оправдываться: сказал корреспонденту, что принял американское гражданство из-за американской пенсии...
    Но не путайте, дорогие мои, дом в России, пусть даже крестьянский, и дом в Америке. Не только в СССР, но до сих пор и в России, где Дума пока что не допускает продажу крестьянской земли, человек, у которого есть дом и приусадебный участок вокруг, является там, как и американец у себя в доме и на купленном участке земли, хозяином, собственником, и никто туда без его разрешения войти не имеет права. Но вот россиянин покинул свой приусадебный участок (или городскую квартиру) и пожелал прогуляться «от Москвы до самых до окраин». Может он это сделать? При Советской власти мог и теперь пока может. И в будущем сможет, если будет отстаивать право всего народа на общественную землю. Пожалуйста, поезжайте на электричке по Казанской железной дороге хоть за 80-й километр. Выходите и идите, идите, идите, сколько душа пожелает и сколько сил хватит. Собирайте грибы или просто лесными красотами любуйтесь. Можно и сесть перекусить, и в реке или озёрке искупаться.
    Только охотиться без лицензии и рыбу ловить не удочкой нельзя. А доберётесь до моей Ростовской области, увидите бескрайнюю, как море, степь, ближе зеленоватую, а подальше – голубоватую, полупрозрачную. Птицы над ней кружат, местами деревца близ воды встречаются, а вдоль Тихого Дона – рощицы и сады. Иди, ощущай русскую волю вольную, никто тебе не запретит, не вреди только природе. И так везде, кроме отдельных мест. Например, можно остановиться перед забором войсковой части. Туда нельзя, и это правильно. Ещё попадались закрытые территории пионерских лагерей или правительственных мест отдыха. Но и это правильно – так во всех странах. Только «двухстандартный» и конечно же неискренний Солженицын согласен с тем, что за границей огороженные территории – это правильно,  а у нас неправильно. Потому что нас, Советскую страну, он люто ненавидел.
    Помню, в 60-е годы по интеллигентским рукам ходили в рукописи его «Короткие рассказы». Один из них «Озеро» назывался. Там с претензией на поэтическую образность описывалось дивное круглое озеро, «словно циркулем очерченное». Озеро, окружённое лесами, «смотрелось в небо, а небо в озеро». Автор в лирическом припадке восклицал, как хорошо было бы ему здесь на берегу поселиться и остаться с озером «навеки». «Но нет, нельзя!» – вдруг адским скорбным басом обрывал писатель собственные лирические мечтания. Оказывается, озеро сие окружено со всех сторон то ли высокими заборами, то ли колючей проволокой, и повсюду «вертухаи с турчками» (со свистками) стоят (хорошо, что не с винчестерами, как в Америке!). Автор поясняет пришедшему в ужас от советских порядков «интеллигентному» читателю, что у озера поселился некий «разбойник» со своими разбойными детками, то есть, если переведём с языка псевдопоэзии на язык газетной прозы, какой-нибудь командующий округом или секретарь обкома (вроде Бориса Николаевича в его бытность в номенклатуре КПСС). И Солженицын заканчивает свой плач словами типа «Милая родина!..». Ай-ай-ай, какая несчастная была наша Родина!.. А теперь он окопался (именно окопался, ибо создал под домом бункер, где, по словам его жены, можно пересидеть «временный приход к власти коммунистов»!) на бывшей правительственной даче, и этот кусок русской земли уже – его!
    А ведь ни один советский руководитель, живший на этом участке земли, не был его владельцем: снимали товарища с должности – и терял он и дачу, и участок. И так везде, в том числе и у описанного автором чудного озера. Но ведь была масса других озёр, к которым был всесторонний доступ для всех граждан. Кстати, когда-то на месте барского дома Солженицына стояла государственная бревенчатая дача Михаила Николаевича Тухачевского, он там жил, пока его не расстреляли. Солженицын побрезговал скромным казённым жилищем покойного Маршала – дом раскатали по брёвнышку и давай строить укрепление с бункером для писателя Земли Русской. А у себя в штате Вермонт человеконенавистник Солженицын на купленной (или подаренной спецслужбами?) огромной территории создал сам себе настоящую лагерную «зону» с колючей проволокой вокруг и с вахтой, куда он, разумеется, с помощью нанятых «вертухаев» или «гардов» по-здешнему никого не пускал (в отличие от Льва Толстого!) якобы по причине занятости. Но вернёмся ещё раз к описанному им в мини-рассказе озеру. Автор выразил маниловское желание поселиться у этого озера «навеки» (то есть сделать эту общественную землю наследственной вотчиной для своих потомков). Но ведь и я мог бы возжелать поселиться там же, причём на том же месте, что и Александр Исаич! И не только мы с ним, но и, например, Виктор Иванович Анпилов, и участник Великой Отечественной войны писатель Владимир Сергеевич Бушин, и все граждане СССР в конечном счёте. Но это не разрешалось, даже если такое озеро не попадало в зону правительственных дач или военного объекта, потому что у нас была общенародная собственность на землю, и все могли посещать 90 процентов, а то и более территории нашей страны, отдыхать там и вообще культурно проводить время, но не имели права покупать или захватывать землю в личную собственность. Поэтому пожелание автора рассказа поселиться у озера навеки означало юридически не что иное как отнять у нас с вами, у общества, часть общественной земли, что г-н помещик Солженицын, дождавшийся свободы для грабителей народного добра, и сделал с помощью Главного Разбойника Бориса Николаевича, недавнего Гаранта нашего порабощения.
    Но мы – об Америке, так вернёмся в неё. Год тому назад моя жена отправилась отдыхать с двумя нашими детьми в штат Пенсильвания в живописную лесную местность на холмах (высота над уровнем моря 600 м), где через специальную контору (realty) сняла на месяц частный дом с маленьким приусадебным участком, поросшим лесом. Заплатила за это удовольствие 2500 долларов. Там она, человек с художественной натурой, то есть упускающий из виду многие суровые реалии перед красотой природы, пришла в восторг от пейзажей и даже захотела купить там кусок земли и построить домик. Я стал ругаться, сказал, что не собираюсь жить в Америке и не желаю, чтобы мои дети тут остались. Дети тоже проявили русский патриотизм. К счастью, жена вовремя заметила, что в контракте её хотели надуть, и отказалась от этой аферы. Я в прошлом году туда не ездил, не хотел прерывать свою публицистическую деятельность, а также как сердечный больной не пожелал находиться далеко от больницы. Но в этом году, когда жена опять сняла тот же самый дом, я под конец приехал туда на одну неделю: надо было подменить жену, у которой были срочные дела в Нью-Йорке.
    Что же там неприемлемого для меня как русского человека я заметил, и что упустила из виду моя художественная жена, способная любоваться  каждым деревом или ручьём? Повёз меня туда один наш знакомый (у меня машины нет: раньше не водил, а в моём возрасте и при моём здоровье начинать водить в крупнейшем городе мира рискованно). Сразу за Нью-Йорком начинается штат Нью-Джерси; там у въезда в штат шлагбаум и кассир в будке: за въезд в штат надо заплатить 7 долларов. Это много, особенно если человек вынужден проезжать здесь каждый день  два раза: на работу и домой из штата в штат (в Нью-Джерси ниже налоги, и многие предприятия поэтому перевелись туда). Потом заправились бензином на 20 долларов. Пересекли этот узкий штат и оказались в штате Пенсильвания. Здесь стало прохладней, воздух стал не такой горячий, тяжёлый и влажный, как в Нью-Йорке у океана. Эта гористая лесная местность называется Поконо. Всего добирались три часа. Приблизились к мини-городку  Голдсборо. Но наш путь лежал в лежащий рядом посёлок Биг Басс Лейк. Там мы остановились перед настоящим блокпостом. Но – без автоматчиков. Нас пропустили только потому, что жена заранее позвонила на пост, сообщив о нашем приезде. Мы заверили дежурную, что я останусь с детьми в посёлке, а жена вернётся, и что мой спутник не заночует, то есть количество отдыхающих в доме не увеличится. В противном случае пришлось бы внести дополнительную плату в realty. Затем мы проехали по узкой виляющей шоссейке и снова остановились перед шлагбаумом. Оказалось, что мы въезжаем в начало «улицы» Уильямс-драйв, также имеющей свой блок-пост. Правда, вместо дежурной здесь был автомат: стоило сунуть ему в узкую «ротовую» щель специальный талон – и шлагбаум поднялся. Когда я с детьми  на следующий день проходил это место, тут же вспыхнул вверху яркий фонарь, и видеокамера на столбе нас засекла. У нас такого даже в концлагере не было! По бокам шоссейки везде рос лес, и из него выскакивали лани с детёнышами, смело перепрыгивая через кюветы и дорогу. Самцов видно не было: их мало, они боязливы, прячутся, так как их тут в охотничий сезон отстреливают.
    Такое неравенство полов с преимуществом для самок существует в США и для людей: законы под видом защиты женщин поставили мужчин просто в унизительное положение. Жена может посадить мужа за решётку «за изнасилование», если позвонит в полицию и пожалуется, что во время, извините, полового акта она вдруг сказала мужу: «Стоп!» (Stop it!), а он, увлёкшись, не сразу повиновался её приказу и злостно закончил половой акт. Вредная баба может с помощью закона лишить мужа возможности видеть детей, даже не разводясь с ним, а оформив существующий только в Америке полуразвод, раздельное проживание (separate). Недаром здесь многие не женятся, а в качестве «дружков» (boy-friends) даже в солидном возрасте сожительствуют с «подружками» (girl-friends) или становятся гомосексуалистами из боязни попасть в кабалу жены, которой часто положено платить алименты, даже если нет детей. Так мужчина, по природе воин и мыслитель (русское слово «муж», в древности произносившееся, как в современном польском, «монж»,  в праславянском языке означало «ум»; и такое же значение слово «mand», позднее – «mаn» имело в прагерманском), опасный для государства, превращается в покорную скотину, с горя тянущуюся к наркотикам.
    Наконец я оказался в одноэтажном доме. Подвала нет, ширина деревянных стен соответствует длине кисти моей руки (18 см). Окна тонюсенькие, открываются подъёмом вверх, как везде в Америке. Гостиная большая, высокая, потому что потолка нет – сразу крыша, а в трёх спальнях (две из них убогие, крошечные) низкий потолок, воздуха маловато. Кроме ванной, совмещённой с туалетом, при большей спальне есть ещё и душ. Тоже – совмещённый... Отдельной кухни нет: электроплита и все кухонные принадлежности – в углу гостиной. Короче – избушка лубяная. Недаром у них дома (а стоят они кошмарно дорого) разлетаются, как карточные домики, при ураганах даже средней силы. Стену такого дома можно за несколько минут прорубить топором. Из гостиной выход на веранду без навеса, этакую «эстраду». На стенах в каждом помещении записочки с инструкцией, как пользоваться тем-то и тем-то (например, стиральной машиной) летом и зимой. В отличие от жены я сразу понял, что хозяева в доме никогда не живут, а сдают его дачникам. Конечно, есть в посёлке дома посолидней и в два, и в три этажа, и в них живут хозяева. Одни даже лошадей разводят. Стоило моим детям подать лошадке через забор сорванной свежей травки, как зоркая хозяйка тут же издалека сказала: «Don’t...» (Нельзя...).
    Судя по одной и той же надписи «Time Tribune» на всех почтовых ящиках, установленных на лужайках перед каждым домом, в посёлке выписывают только одну эту газету. У «нашего» дома участок был крохотный, а у некоторых – большие. Утром дети повели меня в Голдсборо знакомиться с его «центром». «Магазин» стоял перед пыльной, покрытой щебёнкой «площадью», асфальта не было. В «магазине»  почти ничего нельзя было купить, кроме дешёвых сладостей, кока-колы, зелёных, как знамя ислама, бананов и мороженого по цене вдвое дороже, чем в Нью-Йорке. Только теперь я понял, почему жена попросила меня привезти кур, мяса, масла и даже хлеба и яблок. Как видите, в американской глубинке с продуктами так же туго, как и в советской брежневской. Выйдя из магазина, я увидел, что остальные три угла поселковой «площади» занимали три церкви: лютеранская, методистская и католическая. Из католической полился колокольный звон, хотя небольшой колокол был неподвижен: по американскому обыкновению колокольный звон был записан на магнитофонную плёнку!.. Тут же находилось и кладбище, на котором мирно покоились покойники всех трёх конфессий. Оградок и могильных холмиков в Америке нет, белые памятники стоят прямо на зелёной лужайке, и люди и скоты (местные козы) невольно топчутся по могилам. На следующий день дети к моей большой радости повели меня в лес, к озеру. Воздух был хорош, хотя и не столь чист и сладок, как в подмосковных лесах. Дети объяснили мне, что дорогу они знают, так как сюда с ними ходила мама собирать чернику.
    Сходя с шоссе в лес, я не придал значения тому, что мы перешагнули через какой-то трос с привязанными к нему красными тряпочками. Мы шли всё дальше и дальше под сенью деревьев, спугивая иногда ланей. Кстати, хвосты у них вдвое длинней, чем у наших, чем они, похоже, гордятся! Мы вышли на болотистый берег озера и сын мой предложил обойти его, чтобы выйти к хорошему месту. Но тут моя пятнадцатилетняя дочка Леночка, сказала, что надо... спрятаться, так как по лесной дороге едет какой-то грузовик. Я не понял, в чём дело, но спрятался. Когда мы вышли из укрытия, я спросил детей, почему надо было прятаться в диком лесу от кого-то. Они мне объяснили, что лес не дикий, а принадлежит частникам и какой-то фирме, добывающей торф, и ходить сюда нельзя, но мама (советская женщина – подумаешь, прошлась через колхозную территорию, что за это будет!) тем не менее ходит сюда по ягоды, которые, как и грибы, американцы не собирают. Я пришёл в ужас, потому что лучше жены понимаю, что такое войти к американцу на его «private property» – частную собственность: иной свободный идиот может и пристрелить и отвечать не будет; такое в США случается. 
    Вспомнив армейскую науку, я, ругая про себя жену,  проинструктировал детей и стал их выводить с «вражеской» территории, как группу разведчиков. Пробирались мы не лесной дорогой, а зарослями. Несколько раз я встречал незамеченные первоначально щитки с надписью «POSTED», (охраняется), а ниже помельче было написано, что это частная собственность, что нарушители будут арестованы, оштрафованы на 300 долларов или заключены в тюрьму. Такой же грозный щиток, оказывается, был и рядом с тросом, натянутым у самой земли, но я его только теперь заметил. Лишь выскочив с детьми на серое шоссе, я успокоился. Теперь я уже стал зорко вглядываться  во всё что ни есть, и обнаружил, что это самое «POSTED» красуется на каждом шагу. Если вы по известной малой нужде сойдёте с шоссе и перешагнёте кювет, вы уже окажетесь на запретной территории. Мои дети наивно спросили, почему тогда, мол, по бокам шоссе нет тротуаров!..
    Я понял, что человек здесь имеет право законно находиться только на своём земельном участке, на шоссе, на пыльной «площади», в церкви и на кладбище, и то – только у гроба или в гробу!.. Вся остальная земля здесь – частная собственность, запретная зона, «лагерная запретка», до последнего кусочка. Только самки ланей и молодняк, а также опоссумы и бурундуки, не являясь гражданами, могут безнаказанно носиться здесь через все клочки земли, присвоенные с помощью денег и юристов отдельными личностями. Но и на шоссе, как вы уже поняли, здесь можно попасть по особому разрешению, переданному на блок-пост. Боясь идти на озеро, мы пошли на третий день в бассейн, разумеется, платный. Вода, пахнущая хлоркой, меня не вдохновила, и я выбрался из бассейна. Сынишка мой, барахтаясь в воде, пытался на отличном английском заговорить с местными детьми, но они делали вид, что его не слышат. Чтобы не показывать, что он огорчён, он продолжал говорить по-английски с самим собой... Тут подошла ко мне местная полицейская – познакомиться с новым субъектом на вверенном ей участке, сунула мне твёрдую, как её пистолет, руку и представилась: «Вирджиния». Она оказалась литовкой, родившейся здесь, а поэтому проявила гораздо больше интеллекта и любопытства, чем потомственные американцы. Я поговорил с ней о Литве и литовском языке, близком к протославянскому, а она рассказала мне, что её муж – литовец из Литвы, и что она знает, что в России живут лихие казаки, которые – уф, ужас! – ловко срубают на скоку головы врагов. И она, скакнув, изобразила, как это делается. Затем она сказала, что во Франции – уф, ужас! – преступникам отрубают головы на гильотине (на самом деле, смертная казнь во Франции сравнительно давно отменена, как и во всей Европе); то ли мол, дело в США, сказала она, где существует (видимо, «гуманный»!) электрический стул. Я хотел высказать ей своё отрицательное отношение и к этому американскому национальному сиденью, и к смертной казни вообще, но не сразу смог очухаться. А мадам, приняв какое-то сообщение по сотовому телефону, быстро попрощалась и удалилась...
    Заплатив единственному местному русскоязычному (полутатарину-полуеврею из России) 140 долларов, я попросил его вывести нас на день раньше срока из этого райского местечка, нашпигованного сплошными американскими «дримами», защищёнными табличками с надписью «POSTED»...
    Устраивает ли вас, друзья, такая перспектива иметь домик и участок в США, если помимо этого участка вы никуда податься не можете, не в пример Советскому Союзу и даже нынешней России?! Причём каждый наш человек «проходил, как хозяин» по бескрайним просторам Родины не только при Советской власти, когда Лебедев-Кумач справедливо написал: «От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей человек проходит, как хозяин, необъятной Родины своей», но и даже при царе, начиная чувствовать себя вольным, уходя в наши леса, поля, степи, к рекам, озёрам и морям. Ведь именно до революции была сочинена песня: «Вижу чудное приволье, вижу нивы и поля... Это – русское раздолье, это Родина моя!» Так не позволим номенклатурно-олигархическим грабителям во главе с Путиным раскроить на частные делянки наше русское раздолье, нашу землю и продать преступным богатеям и хищным иностранцам! Дадим им по рукам!