| Германский фашизм - М.:Наука, 1989. - 352 с. (первое издание 1967 г.) Анализ текста и книги показывает, что ученым в СССР была известна роль "свободного рынка" в деле разрушения народного хозяйства страны (в данном случае на примере Германии) не позднее 1967 г. и ранее, но не тогда, когда гайдары и прочие заговорили, что они, де, чего-то недоучли. |
Если бы германские монополии не сделали выбора в пользу фашизма, Гитлер не пришел бы к власти. В этом нет никаких сомнений. Но почему они сделали этот выбор? Разве Веймарская республика не была классической страной монополистического капитализма? Разве сменявшие друг друга парламентские, а затем президентские кабинеты не выполняли воли промышленных и банковских компаний? Разве недостаточно было в то время недовольства монополий принятым властями решением, чтобы возник очередной правительственный кризис? Вопросы эти заслуживают того, чтобы на них остановиться подробнее.
Выше отмечалось, что еще в первые годы Веймарской республики часть промышленников поддерживала тесные контакты с крайне правыми силами. Это обстоятельство отражало специфику тактики монополистического капитала, постоянно сохраняющего в резерве наиболее крайние формы осуществления своей власти. В то же время эти связи с фашистскими и профашистскими силами выражали и специфическую ситуацию, сложившуюся в то время внутри самой монополистической буржуазии.
Поражение Германии в первой мировой войне, победа ноябрьской буржуазно-демократической революции и образование Веймарской республики углубили расхождения, издавна существовавшие среди буржуазии, и вызвали ее раскол на две группы. Одна из них - наиболее влиятельная и связанная преимущественно с современными и развитыми отраслями промышленности, встала на позиции признания свершившихся фактов - необходимости выполнять условия Версальского договора, считаться с парламентским строем и окрепшим, организованным рабочим классом. Подобная позиция определялась, в частности, особенностями экономического положения этой группы. Представленные в ней отрасли были тесно связаны с мировым рынком и в ряде случаев работали на экспорт. Отсюда заинтересованность в сохранении отношений с иностранными государствами, и прежде всего западными соседями. С другой стороны, более высокая производительность труда на современных промышленных предприятиях открывала перед ними большие возможности социального маневрирования, позволяла быть более либеральными в отношении профсоюзов.
Вторая группа, тесно связанная с рухнувшим кайзеровским режимом, сделала ставку на реставрацию прежних порядков. Ее основу составляли концерны, больше других пострадавшие от потери Германией восточных и особенно западных, богатых железной рудой провинций. К ним примыкали фирмы, связанные в прошлом с колониальными интересами и оказавшиеся теперь не у дел. Значительную роль в этой группе играли и чисто военные концерны, производственные возможности которых были ограничены военными статьями Версальского договора.
В союзе с аграриями, особенно восточноэльбским юнкерством, представители этой группы отвергали политику выполнения Версальского договора и требовали установления "устойчивого" режима.
Разумеется, грань между обеими группами носила условный характер. В зависимости от изменения экономических интересов отдельные монополии и личности по несколько раз меняли свои позиции или ухитрялись поддерживать обе взаимоисключающие друг друга линии поведения. Тем не менее, сам по себе этот раскол был фактом, отложившим глубокий отпечаток на политическую жизнь Веймарской республики.
До тех нор, пока первая, наиболее мощная и влиятельная фракция монополистического капитала продолжала делать ставку на Веймарскую республику, шансы национал-социалистов на приход к власти были незначительны. Иными словами, положительное решение вопроса о приходе нацистов к власти зависело от того, в какой степени они могли рассчитывать на изменение позиции данной группы.
Условия для этого создал мировой экономический кризис 1929-1933 гг., в частности его политические последствия. Кризис расшатал сложившуюся структуру политического управления страной. Поскольку монополии пытались найти выход из кризиса за счет народных масс, главным образом пролетариата, это, как уже отмечалось, уменьшило возможности эффективного использования социал-демократии. С другой стороны, оказались подорванными политические позиции большинства буржуазных партий веймарской коалиции, с деятельностью которых избиратели с полным основанием связывали обрушившиеся на них беды. В результате создалось такое положение, когда парламентский механизм оказался не в состоянии обеспечить нормальное функционирование государственной власти. Это привело к появлению президентских кабинетов, пытавшихся править с помощью чрезвычайных декретов.
Но президентские кабинеты почти не имели массовой базы. А вопрос об этой базе становился все острее и острее. Бедствия, обрушившиеся на население Германии в связи с экономическим кризисом, привели к повышению политической активности даже той части населения, которая прежде держалась в стороне от политики. В то же время они создали благоприятные условия для распространения недовольства существующим режимом.
Впоследствии германские промышленники и их защитники пытались объяснить поддержку, оказанную национал-социализму, главным образом страхом перед "большевистской революцией" в Германии. Однако подобные утверждения отражали в большей степени атмосферу "холодной войны", в период которой они были сделаны, чем действительные настроения, царившие тогда в руководящих кругах германского монополистического капитала.
Усиление революционных настроений в Германии действительно имело место. Об этом свидетельствовали и обострение классовых боев в промышленных районах страны, и заметный рост голосов, подаваемых за коммунистическую партию на выборах, и усиление левых, оппозиционных настроений в социал-демократической партии. Однако вопреки некоторым утверждениям, встречавшимся в то время и в марксистской литературе, Германия не стояла тогда накануне социалистической революции. Подавляющее большинство организованного рабочего класса еще сохраняло реформистские иллюзии и следовало за лидерами социал-демократической партии. Единства действий рабочего класса не только не существовало, но даже не было сделано более или менее серьезных шагов в этом направлении.
Широкие слои мелкой буржуазии, разочаровавшиеся в капиталистическом строе и искавшие путь к изменению обстановки, оказались вне пределов политического влияния рабочего класса и его политического авангарда и стали разменной монетой фашистского политиканства.
Разумеется, в условиях острого политического кризиса среди промышленников нашлись люди, впавшие в панику и пугавшие себя намалеванным ими же красным жупелом. Однако, насколько можно судить, не он больше всего страшил монополистов. Их волновал обостряющийся кризис верхов, практически исключавший возможность выхода Германии из экономического и политического кризиса.
Монополистическая буржуазия, в том числе и та ее фракция, которая прежде стояла на позиции поддержки парламентаризма, была жизненно заинтересована в сплочении сил, стоящих на охранительных позициях. В существовавших тогда условиях добиться такого сплочения можно было двумя путями, - либо провозгласив открытую военную диктатуру, либо передав власть нацистам. Колебания, наблюдавшиеся в это время в кругах монополистической буржуазии, были связаны с выбором одной из этих возможностей, а создание кабинета Шлейхера являлось попыткой проверить возможность объединения правящих классов вокруг военной власти.
Тем временем, как показали выборы осенью 1932 г., стала расползаться и массовая база национал-социализма. Возникла, как отмечал Герман Раушнинг, угроза перехода национал-социалистских масс к левым. Чтобы избежать этого процесса, который сделал бы кризис верхов еще более острым, основная фракция германской буржуазии окончательно переориентировалась на фашизм. Выбор был сделан.
Разумеется, существовал и ряд обстоятельств, тормозивших такое решение. В кругах монополистической буржуазии не принимали всерьез "антиканиталистичсской" фразеологии фашизма: в противном случае вопрос о допуске его к власти вообще бы не поднимался. Там хорошо понимали, что Гитлер и его окружение будут проводить не программу из 25 пунктов - официальное изложение целей национал-социалистов, а другую программу, о которой говорил Гитлер в своей речи в Промышленном клубе в Дюссельдорфе.
В то же время в монополистических кругах отдавали себе отчет в том, что передача власти такому массовому движению не может быть осуществлена "без издержек", т. е. уступок мелкобуржуазной массе, составлявшей политическую пехоту национал-социализма. Серьезно беспокоила их и "чрезмерная" радикальность некоторых национал-социалистских лидеров, особенно группы Грегора Штрассера, чересчур буквально понимавших слово "рабочая" в официальном названии НСДАП. Поэтому-то прелюдией к окончательному решению в пользу фашизма стал разрыв Гитлера со Штрассером, и в первый кабинет Гитлера для "страховки" был введен ряд сугубо "буржуазных" министров, которым была поручена роль "гувернеров".
Вместе с тем не следует преувеличивать значение таких опасений. Основываясь на прежнем опыте, в монополистических кругах ошибочно считали, что национал-социалисты будут легко поддаваться руководству. Эту точку зрения достаточно ясно выразил близкий друг Гинденбурга юнкер Ольденбург-Янушау, сыгравший важную роль в решении президента поручить Гитлеру формирование кабинета министров: "Мы, - заявил он, - как-нибудь справимся с этими симпатичными парнями". Во всяком случае, промышленные и банковские магнаты пришли к выводу, что фашистский вариант следует попробовать, даже в том случае если это связано с опасностью неизбежного бурного переходного периода.
Очевидно, что определенную роль в колебаниях, проявленных частью германской буржуазии при решении вопроса о передаче власти фашистам, сыграли соображения сословного аристократизма. Это было то же чувство, которое заставило Гинденбурга после знакомства с "фюрером" возмущенно воскликнуть, что этого "богемского ефрейтора" можно сделать в лучшем случае генеральным почтмейстером.
Для избранного общества промышленных и банковских магнатов Гитлер и его окружение были шайкой грязных политических дельцов, которых можно использовать, но неприлично пригласить к себе на чай в гостиную. Крупп, сыгравший столь большую роль в упрочении фашистского режима, например, ни разу не встречался с Гитлером до того, как тот стал канцлером. Карл Бош из "И. Г. Фарбениндустри" всегда морщился, когда при нем называли имя Гитлера.
Людей такого склада, конечно, шокировала мысль, что подобные парвеню окажутся на вершине власти и получат Право распоряжаться. Гораздо приятнее им было иметь дело с людьми своего круга, такими, как Папен. Однако, когда речь зашла о судьбе их доходов, сомнения сразу отпали.
При этом кое-кто для собственного удовлетворения позволял себе роскошь играть в фронду. Тот же Карл Бош, будучи председателем совета при Немецком музее, вместо речи в честь фюрера, произнести которую его просили, предварительно напившись, выступил с призывом покончить с государственным вмешательством в дела науки и искусства и вызвал гнев национал-социалистов, покинувших в знак протеста зал заседаний. Это не мешало тому же Карлу Бошу войти в состав Генерального совета экономики, который создал Гитлер, содействовать расширению военного производства в концерне "И. Г. Фарбениндустри" и пользоваться возросшими в результате этого доходами.
Его дядя - владелец крупнейшего концерна по производству запасных частей к автомобилям и электрооборудования Роберт Бош демонстрировал свое отношение к нацистскому режиму тем, что, встречаясь с фюрером, вместо официального приветствия "Хайль Гитлер!" упорно произносил: "С богом, господин Гитлер". Он же позволил себе как-то дерзость спросить нацистского канцлера, не чувствует ли он себя неуютно, занимая кресло Бисмарка. Но тот же Роберт Бош, будучи членом президиума Имперского совета немецкой промышленности, санкционировал соглашение Круппа с Гитлером, о котором шла речь выше. Его фирма сыграла большую роль в военной подготовке Германии и была одним из важнейших поставщиков гитлеровской армии.
Карл Фридрих фон Сименс упорно отказывался, несмотря на приглашения, посещать нюрнбергские съезды НСДАП. Это не помешало ему войти в состав того же Генерального совета экономики, выполнять на протяжении ряда лет функции председателя административного совета имперских железных дорог, финансировать через своих представителей в кружке Кенплера органы СС и пользоваться всеми преимуществами военизированной и военной экономики для укрепления позиций своего концерна.
Что же дал монополистической буржуазии приход Гитлера к власти? С самого начала она получила ряд прямых выгод, которые утвердили ее в "правильности" сделанного выбора.
Прежде всего, была "консолидирована" государственная власть и преодолен кризис верхов. Это, конечно, потребовало некоторого времени. Однако уже к середине 1934 г., после расправы над Ремом и другими лидерами штурмовых отрядов, фашистский режим всерьез укрепился. Тем самым была создана власть "твердой руки", о которой так мечтали германские промышленники, особенно в последние годы Веймарской республики.
Важнейшим "достижением" гитлеровского режима монополистическая буржуазия считала разгром политического авангарда рабочего класса. Кровавые преследования коммунистов, запрет социал-демократической партии, унификация и фактический роспуск профессиональных союзов вызвали у нее бурный прилив симпатий к новой власти.
Существенно окрепли позиции промышленника на предприятии. Во времена Веймарской республики ему приходилось считаться с социальными завоеваниями рабочего класса, в том числе с теми, которые ограничивали его положение "хозяина в доме". Теперь необходимость в этом отпала. Ему уже не противостояли классовые профсоюзы и производственные советы, обладавшие большими правами.
Прямым следствием нового положения промышленника было резкое сокращение забастовочной борьбы. Хотя в первые годы нацистского режима в Германии вспыхивали отдельные стачки, в целом о каком бы то ни было широком использовании рабочими этой формы классовой борьбы уже не могло быть и речи. Они были лишены финансовой поддержки профсоюзов, средства которых были присвоены Немецким трудовым фронтом. Самые преданные делу рабочего класса борцы -- коммунисты были брошены в тюрьмы и концентрационные лагеря или вынуждены были скрываться. А главное - при забастовке рабочим приходилось иметь дело не просто с предпринимателями или союзом предпринимателей. Им противостояла вся мощь террористического аппарата фашистского государства.
Однако решающую роль в определении отношения монополий к фашистской власти сыграла социально-экономическая политика гитлеровского государства.
После прихода Гитлера к власти собственность на средства производства практически осталась у тех же лиц, что и во времена Веймарской республики. Исключение составляли финансисты и промышленники-евреи, имущество которых было конфисковано, передано во владение государства или же за бесценок продано "арийским владельцам", а также отдельные промышленники, вступившие на том или ином этане в конфликт с нацистским государственным аппаратом.
Правда, несколько изменилось соотношение сил внутри самой монополистической верхушки. Курс на милитаризацию помог выдвинуться на первый план монополиям, связанным с военным производством. Напротив, политика автаркии, проводимая в связи с подготовкой к войне, уменьшила роль и влияние промышленных и финансовых корпораций, связанных с экспортной торговлей. В ряде случаев монопольное положение отдельных крупных концернов оказалось подорванным из-за расширения государственного сектора в промышленности. В связи с возраставшей экономической ролью фашистского государства все большее значение стали приобретать не только размеры контролируемого имущества, но и близость той или иной компании к режиму, наличие у нее связей с лицами, находящимися у рычагов управления.
Кроме того, ряды старых промышленных магнатов стали пополняться нуворишами, разбогатевшими благодаря использованию должностных связей, захвату имущества политически или расово "неблагонадежных" конкурентов.
Все это ни на йоту не поколебало устоев социальной структуры немецкого общества, покоившихся на эксплуатации незначительным меньшинством подавляющего большинства народа. В то же время методы осуществления социально-экономической политики были значительно обновлены. Установление фашистского режима ознаменовалось резким возрастанием роли государства и самым широким применением мер по государственно-монополистическому регулированию.
Разумеется, это не означало какого-либо разрыва с предшествовавшим развитием. Государственное вмешательство в экономику имеет в Германии давнюю историю. Степень и уровень такого вмешательства были в Германии издавна гораздо выше, чем в других промышленно развитых странах, даже тех, в которых развитие капитализма зашло гораздо дальше (например, в Англии и Соединенных Штатах).
Это особенно ярко проявилось во время первой мировой войны, когда, опираясь на накопившийся опыт государственного вмешательства в хозяйственные отношения, германским правящим кругам удалось создать превосходно действовавшую машину военно-экономической мобилизации всей нации.
"В Германии, - писал по этому поводу В.И. Ленин, - дошли до руководства хозяйственной жизнью 66 миллионов людей из одного центра, до организации одним центром народного хозяйства 66 миллионов людей, возложили величайшие жертвы на подавляющее большинство народа и все это для того, чтобы "верхние 30 000" могли положить в карман миллиарды военной прибыли и чтобы миллионы погибали на бойне для пользы этих "благороднейших и лучших" представителей нации".
Именно на основании германского опыта В. И. Ленин и сделал вывод относительно перерастания монополистического капитализма в государственно-монополистический, вывод, давший ключ к изучению последующего развития капитализма в промышленно развитых странах.
"Возьмите, - отмечал он, - например, Германию, образец передовой капиталистической страны, которая в смысле организованности капитализма, финансового капитализма, была выше Америки. Она была ниже во многих отношениях, в отношении техники и производства, в политическом отношении, но в отношении организованности финансового капитализма, в отношении превращения монополистического капитализма в государственно-монополистический капитализм - Германия была выше Америки".
Широкие масштабы государственного вмешательства в ЭКОНОМИКУ на сравнительно раннем этане развития монополистического капитализма породили и весьма специфическое, сложное отношение германской монополистической буржуазии к хозяйственной роли государства. В военных условиях, в обстановке резкого обострения классовой борьбы, при трудностях, испытываемых на внешних рынках, она не только приветствовала государственное вмешательство, но и энергично настаивала на его расширении. При стабилизации же экономического и политического положения и при благоприятно" конъюнктуре на рынках она в ряде случаев выступала против него, воспринимая регулирующие меры государственных органов как излишнюю регламентацию и непрошеное вмешательство. В зависимости от конкретных интересов отдельные монополии на разных этапах то выступали за государственное вмешательство, то фрондировали против него.
После первой мировой войны, особенно после денежной реформы и последовавшей за этим временной стабилизацией капитализма, большинство монополистических групп Германии выступило против дальнейшего расширения государственно-монополистического регулирования, за "свободные рыночные отношения", трактуемые, естественно, в монополистическом духе. Их позиция наложила существенный отпечаток на экономическую политику сменявших друг друга правительств Веймарской республики, стремившихся свести до минимума государственное вмешательство в дела монополий. Это вмешательство проявлялось только тогда, когда возникла необходимость прийти на помощь какой-либо монополии, запутавшейся в финансовых, спекулятивных махинациях.
Экономический кризис 1929-1933 гг. коренным образом изменил ситуацию. "Саморегулирующаяся экономика", превозносимая апологетами "свободного рынка", полностью продемонстрировала свою несостоятельность. Стало очевидно, что без решительных, централизованных мероприятий, проводимых государством, народному хозяйству Германии не выбраться из пучины, в которой оно оказалось. Многие, в том числе и крупные монополии попали в трудное финансовое положение, и выправить его они были в состоянии только при государственной поддержке. Обострение классовой борьбы, вызванное резким падением жизненного уровня трудящихся, с предельной остротой поставило вопрос об осуществлении государством ряда социальных мероприятий, которые могли бы смягчить угрозу, возникшую для самого капиталистического строя.
В этих условиях идея максимального расширения государственного вмешательства в экономику в целях наведения в ней "порядка" и тем самым спасения всевластия монополий стала приобретать в монополистических кругах все большую и большую популярность. В связи с этим уже первое правительство Брюнинга, вопреки практике своих предшественников, было вынуждено принять ряд мер по государственному воздействию на конъюнктуру. Еще в большем масштабе такие меры осуществлялись вторым правительством Брюнинга, а также правительствами Палена и Шлейхера.
Эффективность этих мер была, правда, незначительной. Объяснялось это, во-первых, тем, что в самих этих правительствах все еще не было единства взглядов относительно целесообразности такого рода мероприятий, а во-вторых, тем, что политическая неустойчивость кабинетов Брюнинга, Папена и Шлейхера, не пользовавшихся популярностью среди населения и державшихся только на авторитете президента и чрезвычайных декретах, лишала их возможности добиться принятия законов, которые бы позволили перейти к государственному регулированию в широких масштабах.
Поэтому одной из целей, которую преследовали группировки монополистической буржуазии, призвавшие нацистскую партию к власти, было наряду с установлением террористического режима, направленного против организованного рабочего класса и других демократических сил трудящихся, самое широкое использование государственно-монополистического регулирования, которое обеспечило бы "оздоровление" германской экономики, укрепило бы экономические позиции монополистического капитала и создало бы предпосылки для проведения им политики внешнеполитической экспансии [91].
Конкретная экономическая политика, проводившаяся нацистским правительством, полностью отвечала этой цели. И новые методы в области руководства экономикой, к которым оно прибегло, были не чем иным, как формой ее реализации...