Глава III
Рефлексивная теория истории
Схема, которую я предложил в главе II, страдает серьезным структурным недостатком. Она состоит из абстрактных моделей, предположительно обладающих вневременной значимостью, однако теория, на которой покоятся эти модели, рассматривает историю в качестве необратимого процесса
12. Каким же образом необратимый процесс можно преобразовать во вневременные обобщения? Только путем насилия над ним. В предыдущей главе я разграничил органическое общество, являющееся доисторическим, и закрытое общество, которое может возникнуть в ходе развития истории, — тем самым я признал эту сложность. Если бы мне вздумалось совсем снять это противоречие, то нужно было бы избегать абстрактных моделей и рассматривать конкретно-исторические формы, которые принимало общество в ходе истории. Я бы нашел, конечно, примеры для своих абстрактных построений: эпоха Периклов, Римская империя, современная западная цивилизация могут служить примерами открытого общества, в то время как Древний Египет, средневековый Египет и Советский Союз до Горбачева обладают характеристиками закрытого общества.12
См. Приложение.Но было бы бессмысленно пытаться переделывать историю, исходя из моей схемы. Некоторые вещи подпадают под мою схему, другие — нет, и чем пристальнее я вглядывался в действительные исторические ситуации, тем менее они напоминали мои теоретические
построения. Из милосердного далека наших дней Египет кажется квинтэссенцией неизменного общества. Но прочтите эту цитату:"Страшное воровство. Землю перестали пахать. Люди говорят: "Мы не знаем, что будет с нами завтра"... Кругом грязь, и ни на ком уже не увидишь чистых одежд... Страна завертелась в безысходной круговерти гончарного круга... Рабыни носят ожерелья из золота и ляпис-лазури. Не слышно больше смеха... И великие мужи, и маленькие людишки согласны в одном: "Лучше бы уж не родиться на этот свет"
... Богатые люди вынуждены вертеть мельничные жернова... Знатным госпожам приходится унизиться до работы служанок... Люди так изголодались, что отнимают пищу у свиней... Конторы писцов разгромлены... и все документы уничтожены... Более того, какие-то глупцы лишили страну монархии... чиновников разогнали... не осталось на месте ни одного общественного учреждения, и люди стали как робкие овцы без пастыря... Художники перестали творить... Немногие убивают многих... Перед вчерашним нищим заискивают... Расцвело пышным цветом хамство... О, пусть же покинет человек сей мир, пусть не родятся больше дети! Тогда наконец мир обретет покой" 13.Вряд ли это можно назвать картиной неизменного общества!
13
Erman. Die Literatur der Aegypten. 1923. Pp. 130 148; цит. в кн.:Karl Jaspers. Man in the Modern Age. Don bleday Anchor. 1957. P. 18.Чем пытаться втиснуть историю в некую схему, лучше принять эту схему за то, чем она на самом деле является: способом рассмотрения общества с особым вниманием к рефлексивным связям между типами мышления и формами социальной организации. Эта схема имеет особое отношение к современному этапу в истории, когда мы действительно стоим перед выбором между двумя принципами общественной организации, представленными в моей схеме. Нечасто человечеству приходится делать такой серьезный выбор. Это действительно исторический момент.
Чтобы поместить наше рассуждение в историческую перспективу, необходимо отметить, что борьба между двумя принципами идет уже довольно долго. Она особенно обострилась в период между двумя мировыми войнами. Во время и после первой мировой войны волна коммунистических революций, из коих только русская революция победила, прокатилась по Европе. В Германии пришел к власти нацистский режим, который лелеял мечту о закрытом обществе, основанном на расизме. Нацистская идея была развеяна во время второй мировой войны, но война привела к установлению коммунистической системы правления на значительной части земного тара. Распад мира на две системы стал установившимся порядком, и в настоящий момент мы являемся свидетелями разрушения этого порядка. Крах сталинистской системы можно считать свершившимся фактом; вопрос, который перед всеми нами стоит: а что же дальше? Смогут ли страны советского блока войти в открытое общество, или этот блок распадется на ряд национальных закрытых обществ?
Схема, которую я предложил, может помочь понять настоящий момент лишь в качестве статического фона, театральной декорации. Нам нужно кое-что еще:
система правил, в соответствии с которыми строится разыгрываемая драма, теория истории. К счастью, те же самые философские основы, которые помогли построить статическую схему, можно также использовать для определения некоторых принципов исторического изменения.
Моя теория истории строится на представлении о несовершенном понимании участников. Существует двусторонняя связь между представлением о мире участников определенной ситуации и самой этой ситуацией. С одной стороны, их взгляды преобразуются в события, с другой стороны, события формируют взгляды. Первую функцию я называю функцией участия, а вторую — когнитивной функцией. Действительность и представление о ней связаны в двустороннюю петлю обратной связи, которую я называю рефлексивностью. Она определяет необратимый исторический процесс, в котором задействованы и действительность, и взгляды участников. То, что я называю предубеждением участников, играет важнейшую роль в определении хода событий. В типичной последовательности господствующее предубеждение и господствующая тенденция начинают движение как союзники, усиливая друг друга, но в конце их взаимоотношение непременно должно стать саморазрушительным, потому что разрыв между представлениями и фактами не может увеличиваться до бесконечности.
В моей предыдущей книге, "Алхимии финансов'', я изучал проявление рефлексивности на финансовом рынке. Я утверждал, что финансовые рынки можно рассматривать в качестве исторических процессов, и таким образом их можно использовать в качестве лабораторий для проверки моей теории истории. В книге выделены две основные модели. Одна — так называемая модель бума/спада, которая характерна для фондовой биржи и рынка кредита. У нее асимметричная форма, процесс начинается медленно, постепенно раскручивается до бешеного пароксизма, а затем следует катастрофичный откат. Другой моделью является полный цикл, симметричный, ведущий из одной крайности в другую. Эту модель лучше всего наблюдать на примере неустойчивых валютных рынков.
Таковы общие положения теории истории, которую я предлагаю применить к современной исторической ситуации. Мне представляется, что модель бума/спада особенно применима к последовательности событий, которую я собираюсь описать. Если читатель хочет иметь более подробные теоретические объяснения, он может обратиться к Приложению. Основной идеей является предубеждение в представлениях участников, которое влечет за собой разрыв между ожиданиями и фактическим ходом событий, без него результатом было бы скорее равновесие, чем процесс исторических изменений.
Перед тем как начать свой анализ, я должен ввести одну важную поправку. До сих пор я говорил о процессе изменений, который был сначала самоусиливающимся, а в конце саморазрушающимся. Теперь я должен расширить понятие, чтобы оно включало также отсутствие изменений. Это достаточно тонкий момент. Я утверждаю, что неизменность, вместо того чтобы быть выражением равновесия, является также условием неравновесия, в котором человеческие представления и реальные условия противоречат друг другу и характеризуются рефлексивным взаимодействием. Статическая схема, которую я представил, великолепно прояснила вопрос: в закрытом обществе догма далеко отстоит ог действительности. Теперь я должен показать, что тот же самый принцип применим к моей теории истории, то есть неизменность может также вызвать процесс, который сначала будет самоусиливающимся, но фактически саморазрушающимся.
Нелегко показать это в чисто абстрактных категориях, но я попытаюсь. Отсутствие перемен часто оправдывает господствующую догму, которая строится на принципе неизменности, в то же время господство этой догмы помогает привести общество к полной остановке. Это самоусиливающийся, рефлексивный процесс, который делает и представления, и условия действительности неизменными, но он не обеспечивает равновесного состояния, потому что существует предубеждение в пользу неизменности. С изменением условий действительности господствующая догма не может приспособиться к ним: разрыв между догмой и действительностью увеличивается. Веру в догму становится все труднее и труднее поддерживать. Когда вера в истинность догмы уже подорвана, на какое-то время, может быть, возможно сохранить ее административными методами. Но догма потеряла свою силу убеждения; это ослабляет сопротивление переменам в реальном мире, который, в свою очередь, делает предвзятый характер догмы более очевидным. Самоусиливающийся процесс начинает двигаться в противоположном направлении. Точно так же как первоначальный процесс проявился как замедление, приближающееся к полной остановке, противоположный процесс ведет к ускорению, заканчивающемуся полным крахом закрытой системы.
Это абстрактная модель, которую я предлагаю применять к эволюции советской системы. Описание практически без изменений взято из "Алхимии финансов", только там я говорил о типичных последовательностях бума/спада на бирже и в банковских операциях. Здесь есть одна существенная разница: ряд бума/спада описывает только процесс ускорения, но не процесс замедления, приближающийся к остановке. Полный цикл состоит из двух фаз, одна из которых завершается остановкой, а вторая производит катастрофическое ускорение, которое называется спадом на финансовых рынках и революцией в истории. В "Алхимии финансов" я рассматривал только вторую фазу, потому что именно она делает историю на финансовых рынках. Здесь я еще раз сфокусируюсь на второй фазе, а именно распаде "советской системы", потому что это тот исторический момент, который мы сейчас переживаем. Но мы не можем вполне понять современный момент
без осознания того, что была некая первая фаза, которая завершилась установлением косной догматической системы.Тем, кто знаком с теорией сложных систем, или теорией хаоса (ее разговорное название), конечно, известна моя терминология. Когда я говорю о расширяющемся разрыве между догмой и реальностью, я имею в виду территорию, где воцаряется хаос; Приго-жин называет это ситуациями, "далекими от равновесия". Я объясню связь между моей теорией истории и теорией сложных систем в Приложении.
Примечание
Мне бы хотелось привести пару примеров самоукреп-пяющейся стабильности финансовых рынков. Это будет иллюс грацией к модели, которую я описал выше в чисто абстрактных категориях, а также восполнит пробелы в "Алхимии финансов".
Рассмотрим немецкую фондовую биржу послевоенного периода или шведскую и финскую биржи до того. как ими заинтересовались иностранные вкладчики. Биржи были практически совсем статичны. Дивиденды почги никак не зависели от прибылей, а определение курса акций зависело от уровня дивидендов. Поэгому изменение в прибыли практически нс оказывало воздействия на курс акций. Под статичной поверхносчью накапливались несоответствия в определении курса акций, а механизма их корректировки не существовало. Это делало биржу настолько непривлекательной, что она почти полностью атрофировалась. Когда иностранные инвесторы, привыкшие к иным критериям оценки, изучили ситуацию на бирже, то они нашли ее очень заманчивой: их участие нарушило распространенное соотношение между курсом акций и дивидендами, что повлекло за собой изменение представления участников и поведения компаний, которое успешно ликвидировало предыдущие скрытые несоответствия в оценке. Я был одним из инициаторов в каждом из этих случаев с очень удовлетворительными финансовыми результатами.
Одно из моих первых коммерческих дел было связано с немецкой страховой компанией "Альянц" где-то в 1960 году. Я написал исследование, в котором показал, что акции продавались с огромной скидкой против их номинальной стоимости, так как стоимость ценных бумаг и недвижимости компании к этому времени значительно возросла. По моей рекомендации Морган Гэранти и Дрейфус Фанд начали активно скупать акции. "Альянц" сообщила в брокерскую фирму, в которой я тогда работал, что мой анализ ошибочен, так как они не хотели, чтобы американцы покупали их акции. Несмотря на это, стоимость акций выросла в три раза. Затем вошел в силу так называемый "уравнивающий налог" (налог, уравнивающий ставки процента), введенный президентом Кеннеди в 1963 году с целью воспрепятствовать портфельному инвестированию за границей. Американские компании начали срочно избавляться от своих акций. Вскоре мне в отчаянии позвонили из администрации компании и сообщили, что акции слишком низко оцениваются, но на самом деле их стоимость была выше первоначальной.
Второй пример, собственно, есть в "Алхимии финансов"; там я просто не делал теоретических выводов. Я начал свой анализ интенсивного подъема в международном кредитовании семидесятых годов с описания ситуации в американском банковском деле, сложившейся к 1972 году. В брокерском отчете под названием "Банки развития" я показал, что рынок банковских акций заморозился, но ситуация должна в скором времени измениться. В то время американские банки считались самыми неповоротливыми организациями. Администрации банков были так напуганы катастрофическими банкротствами тридцатых годов, что безопасность ставилась превыше всего, даже превыше развития и прибыли. Регулирование практически заморозило структуру отрасли. Было запрещено пересекать границы штата, а в некоторых штатах банкам нельзя было даже открывать филиалы. Такой вялый бизнес привлекал соответствующих людей, и отрасль практически не изменялась и не обновлялась. Люди, которые хотели иметь доходы от прироста капитала, не вкладывали деньги в банки. Но под неподвижной поверхностью назревали перемены. Появлялось новое поколение банкиров, которое получило образование в школах бизнеса и мыслило в категориях нижней границы прибылей. Интеллектуальным центром новой школы стал Ферст Нэшнл Сити Бэнк в Нью-Йорке, и воспитанники этой школы постепенно занимали руководящие посты в банках страны. Внедрялись новые типы финансовых инструментов, и некоторые банки стали более активно использовать свой капитал и успешно совмещать различные прибыльные направления деятельности. В пределах штатов осуществлялись приобретения, которые привели к возникновению более крупных банковских объединений. Крупнейшие банки увеличили долю своего акционерного капитала в 14 — 16 раз, а Бэнк оф Америка — в 20 раз.
Наиболее преуспевающие банки добились 13% прибыли на акционерный капитал. В любой другой отрасли такая прибыль в сочетании с более чем 10-процентным приростом дохода на акцию была бы вознаграждена продажей акций с изрядной наценкой сверх их номинальной стоимости, но банковские акции продавались с
небольшой наценкой или без нее. Специалисты по банковским акциям осознавали их относительное обесценение, но они были не в состоянии изменить ситуацию, так как глубинные сдвиги происходили слишком медленно, а распространенные методы оценки были слишком устойчивы. Однако многие банки достигли предела, за которым они переступали границы соотношения собственных и заемных средств, считавшегося разумным по меркам того времени. Если бы они захотели продолжать свое развитие, им нужно было бы мобилизовать дополнительный акционерный капитал.
В этой ситуации Ферст Нэшнл Сити Бэнк устроил прием для специалистов по ценным бумагам — неслыханное событие в банковской отрасли. Я не был приглашен, но это побудило меня опубликовать отчет, который рекомендовал покупку акций группы наиболее агрессивно управляемых банков. "Рост" и "банк" кажутся понятиями, противоречащими друг другу, писал я, но противоречие может быть разрешено путем увеличения банковских филиалов. В 1972 году банковский акционерный капитал действительно претерпел существенные изменения и мы сумели заработать около 50% прибыли на этой группе банков 14.
14
См.:Soros G. The Alchemy of Finance. Simon and Schuster. 1987.