Содержание


 ЗАКЛЮЧЕНИЕ
   
Разнообразие мнений, высказываемых о Мальтусе.— Необходимость рассматривать все его сочинения в целом.—Основные черты единства во взглядах Мальтуса.— Специально-экономические заслуги.— Истинное и ложное в учении Мальтуса о народонаселении.— Его публицистические и научные элементы


     Трудно вообразить себе большую разноголосицу, большие несогласия, чем те, которые разделяют экономистов в общей оценке значения Мальтуса. Было бы еще понятно, если бы разногласия эти существовали между представителями разных школ и национальностей, а то ведь люди, вообще солидарные между собой, соотечественники и современники, как только дело коснется Мальтуса, оказываются вдруг величайшими антагонистами. Выходит так, что легче прийти к соглашению по всем важнейшим пунктам теоретической экономии, нежели по такому сравнительно частному и второстепенному вопросу, каким является признание заслуг автора «Опыта о народонаселении». Несколько случайно взятых примеров лучше всего нам покажут характер существующих в этом отношении разногласий.
     Известный историк политической экономии, Ингрэм, высказывает в своей книге следующее весьма суровое мнение: «Трудно открыть,— говорит он,— в чем заклю- чается тот солидный вклад, который Мальтус сделал в нашу науку; нелегко также определенно указать, какие именно практические правила, кроме уже известных, выводил он из своих теоретических принципов». Что кажется столь трудным для Ингрэма, то делает с большой легкостью и в очень лестных для Мальтуса выражениях Кауц, другой историк экономической науки, столь же солидный, как и его английский собрат, и притом весьма близкий к нему по своему направлению. Вот что мы читаем в его ученом труде «Историческое развитие политической экономии и экономической литературы»: «Своими столь же гениальными, сколь и глубокомысленными исследованиями, которые имели предметом отношения национального распределения доходов и развитие национальной промышленности, движение народонаселения и положение рабочих классов и которые вместе с тем открывали новую, в высшей степени важную область политической экономии,— Мальтус установил ряд истин, недостаточно принимавшихся во внимание, а между тем имеющих для практики такую же важность, как и для науки... Значение этого великого мыслителя для развития политико-экономической науки так же велико, как и разнообразно».
     Немецкий экономист Кон называет мальтусов закон народонаселения «важнейшим и непоколебимейшим законом всей политической экономии», а его соотечественник и современник Вирт считает учение Мальтуса «печальным заблуждением, которое ныне стараются воскресить, как труп, путем гальванизирования».
     Знаменитый английский экономист и философ Дж. Ст. Милль рассматривает положения Мальтуса «в значительной степени как аксиомы», а его американский собрат Кэри в своих «Основах социальной науки» видит в тех же положениях полное извращение истины, и потому сам выворачивает их наизнанку.
     Немецкий социалист Карл Маркс считает «Опыт о народонаселении» «ученически поверхностным и поповски напыщенным плагиатом», а его последователь, австрийский социалист Каутский, несмотря на свое строгое отношение к Мальтусу, принимает и его закон народонаселения, и его предупредительное средство (нравственное воздержание).
     После этого уже не приходится удивляться, что, по мнению Дюринга, современная экономическая наука доказала полную ошибочность выводов Мальтуса, тогда как в глазах Рошера выводы эти сделались, напротив, «прочным достоянием» той же самой науки.
     Читатель согласится, что высказывать об одном предмете суждения более противоположные, чем те, которые нами только что приведены, мудрено. Чем же объясняется эта разноголосица?
     Мы думаем, что она может быть объяснена двумя причинами: во-первых, при постановке окончательного приговора Мальтусу его судьи почти никогда не имеют в виду всех его сочинений; их общая оценка производится обыкновенно на основании одного «Опыта о народонаселении», а во-вторых, и сам «Опыт...» рассматривают не всегда с той объективностью и беспристрастностью, которой требует это прежде всего научное сочинение,— но непременно с точки зрения какой-нибудь партии, причем на практические выводы Мальтуса обращается больше внимания, чем на научные основы его учения о народонаселении. Только уже в сравнительно недавнее время в этом отношении замечается некоторый поворот: целый ряд немецких ученых занялся разбором учения Мальтуса по существу. Что же получилось? Такие авторитетные представители науки, какими являются Ланге, Эттинген, Ад. Вагнер, Рюмелин, и другие, объявили себя сторонниками «сущности» мальтусова учения.
     Судить о Мальтусе не по одному «Опыту о народонаселении», но постоянно иметь в виду и его «Политическую экономию», и его сочинение «Об определениях», и его трактат о ренте,— кажется нам столь же обязательным, как обязательно, например, при суждении о Милле не игнорировать его философских трудов. По одному «Опыту...» нельзя произвести полной оценки значения Мальтуса, и, таким образом, нельзя произвести верной его оценки. Экономические взгляды Мальтуса выясняются лишь из сличения всех его трудов: «Политическая экономия» служит объяснением «Опыта...», а сочинения об определениях и о ренте дают ключ к пониманию отдельных частей «Политической экономии». Попробуем наметить здесь некоторые главнейшие черты того объединяющего экономического миросозерцания, которое лежит в основе всех трудов Мальтуса.
     Во второй главе мы сделали попытку резюмировать все взгляды Мальтуса по вопросам теоретической и прикладной экономии. В дальнейшем изложении мы имели в виду уже только одно учение о народонаселении.
     Употребляя выражения, принятые в науках уголовного и гражданского права, можно сказать, что мы разбирали сначала общую и затем особенную часть учения Мальтуса. Главнейшие положения особенной части являются, как тому и следует быть, дальнейшим развитием и частным применением основных положений общей части учения.
     Читатель припомнит, что основной посылкой этой последней, посылкой, на которой Мальтусом строилось как все теоретическое здание его системы, так и объяснение многих явлений экономической жизни, — служили отношения спроса и предложения. Спрос регулирует цену товаров, спросом определяется прибыль капиталиста и заработная плата рабочего. Те же отношения спроса и предложения легли и в основу учения о народонаселении. Увеличение предложения предметов первой необходимости имеет такое же решающее влияние на их цену, как и на движение народонаселения, хотя результат в обоих случаях получается неодинаковый: в то время как первое (цена) падает, второе (население) растет. Несоответствие между спросом и предложением имеет те же последствия для промышленности, что и для народонаселения. Превышение предложения над спросом производит в первом случае перепроизводство и ведет к кризису; превышение спроса над предложением знаменует во втором случае перенаселение и является тоже особого рода кризисом. Устраняются оба кризиса двумя аналогичными средствами или прямым уничтожением товаров при перепроизводстве и людей при перенаселении, или увеличением спроса для товаров и предложения для людей, то есть и в том, и в другом случае восстановлением нарушенного соответствия между спросом и предложением.
     Другой существенной чертой экономических взглядов Мальтуса является, как мы видели, непосредственно дополняющее доктрину спроса и предложения принципиальное отрицание им трудовой теории ценности. Упраздняя творческую роль труда в создании ценности, Мальтус вполне аналогично и в учении о народонаселении умаляет до крайности значение этого фактора. Природа отпускает человечеству периодически известное количество продовольствия; раз оно, это продовольствие, съедено, новым пришельцам в мир уже ничего другого не остается, как подвергаться действию препятствий разрушительных. Труд, таким образом,— только передаточная инстанция. В сущности труд человека состоит лишь в том, чтобы взять даваемое природой; никакой творческой роли труд иметь не может.
     Еще более важной основной чертой мировоззрения Мальтуса, чертой, проявляющейся постоянно во всех его писаниях, является исповедуемая им доктрина экономического материализма. Мы позволяем себе применить к взглядам Мальтуса это ныне вошедшее в моду выражение, потому что никакое другое не выразит так отчетливо самой характерной черты его социологического миросозерцания. «Наиболее могущественная и универсальная из всех потребностей человека,— говорит Мальтус,— это потребность в пище и в таких вещах, как одежда, жилище и так далее, непосредственно необходимых, чтобы избавлять нас от неприятных ощущений холода и голода. Всеми признано (увы, еще далеко не всеми!), что именно этими потребностями люди всего больше побуждаются к деятельности, улучшающей и совершенствующей условия цивилизованной жизни, и что преследование этих целей и удовлетворение этих потребностей составляют главный источник счастья для большей части всего человечества и в то же время совершенно необходимые условия для самых изысканных наслаждений другой его части».
     Признание примитивности и универсальности стремления человека к пропитанию является краеугольным камнем всего философского и экономического мировоззрения Мальтуса; оно поэтому постоянно и отражается на всех его построениях как в области теоретической экономии, так и в учении о народонаселении. История человечества — это, по его взгляду, история борьбы за пропитание. Выше были приведены примеры того материалистического толкования, которое Мальтус дает отдельным историческим явлениям. Падение Рима — только один из эпизодов в истории переселений; а основанием переселений является всегда не что иное, как недостаток в пище.
     Войны и кровавые столкновения порождаются всегда чисто экономическими причинами и в свою очередь влияют на образование среди воинственных племен особой, чисто военной нравственности. Вообще обычаи и нравственные представления народа находятся в тесной зависимости от экономических условий. Даже добродетели, подобно товарам, производятся, когда на них есть спрос. Нечего и говорить, что вся экономическая жизнь, промышленная деятельность, отношения человека к природе и к себе подобным,— обусловливаются прежде всего тем же главным стремлением всех людей — к пропитанию.
     После голода самый сильный импульс для деятельности человека дает половое влечение. С этой прибавкой экономический материализм Мальтуса может считаться главной посылкой, из которой он дедуктивным путем выводит все остальные положения. Методом Мальтуса в «Опыте...», как и в «Политической экономии», является по преимуществу та же дедукция; здесь опять замечается полная аналогия между обоими сочинениями. Правда, для убеждения читателей Мальтус в «Опыте...» прибегает гораздо чаще к историческим или статистическим примерам, но в сущности примеры эти являются лишь как бы известной формой изложения: для самого Мальтуса они большого значения не имеют. Во всяком случае, не путем индуктивного анализа фактов он доходит до своих выводов, а наоборот, дедуктивно полученные выводы иллюстрирует и, самое большее, проверяет собранными им фактами.
     Заслуги Мальтуса собственно в теории политической экономии настолько велики и очевидны, что если бы их имели в виду при постановке над ним общего приговора, приговор этот не мог бы быть односторонне обвинительным. Вот почему мы и настаиваем на необходимости судить о значении Мальтуса не иначе, как принимая во внимание все его сочинения в целом. Напомним вкратце, что уже нами было сказано раньше о специально-экономических заслугах автора «Оснований политической экономии».
     Своей «Политической экономией» Мальтус старался подвести итоги полученным до него результатам, чтобы затем скорее можно было приступить к практическим приложениям теоретических выводов. Совершенно справедливо замечает его биограф Бонар: «Для Мальтуса открытие истины было менее важно, чем улучшение в общественном устройстве». Это его очень отличает от Рикардо, делавшего свои выкладки так же бесстрастно, как математик, решающий алгебраические задачи. Мальтус, что бы ни говорили о нем, больше думал о нищете народа, чем Рикардо. Правда, нищету эту он надеялся устранить, не тронув ничьих богатств; правда, предложенное им средство не может быть признанным очень действительным, и тем не менее его желание поднять благосостояние рабочего класса, повысить его standard of life — не должно подлежать никакому сомнению.
     Повторять уже сказанное о теоретических взглядах Мальтуса мы здесь не видим надобности. Достаточно будет напомнить о его трезвом взгляде на материальный характер богатств, о его учении о ренте и прочем. Такова положительная часть сделанного им теоретического вклада,— часть, надо сознаться, не малая. Но даже в тех частях своей «Политической экономии», где Мальтус очевидно заблуждался и был опровергаем Рикардо, — даже там сочинение его не теряет своей поучительности. Его теоретическая оппозиция трудовой теории ценности, например, сослужила такую службу последней, что, на наш взгляд, после Рикардо и Маркса своим конечным торжеством она всего больше обязана именно Мальтусу.
     Обратимся теперь к «Опыту о народонаселении».
     Основные положения своего учения о народонаселении сам Мальтус формулирует следующим образом:
    
    1) народонаселение ограничивается средствами существования;
    2) народонаселение увеличивается, когда увеличиваются средства существования;
    3) препятствия, задерживающие размножение, сводятся к воздержанию, пороку и нищете.


     Мы сейчас постараемся доказать, что все эти три положения более или менее подтверждаются современной наукой.
     Некоторые из критиков Мальтуса старались уверить своих читателей, что изложенное в «Опыте...» учение представляет собой совершенный трюизм, ненужное повторение той элементарнейшей мысли, что люди не могут жить без пищи. В наши дни этот упрек повторяется Ингрэмом: «Провозглашенная с такой претензией так называемая мальтусова теория населения вместо того чтоб быть великим открытием, как многие это утверждали, или вредоносной новостью, как склонны были смотреть другие, является... формальным (?) возвещением очевидных, хотя на время и оставленных без внимания фактов». С такой точки зрения доказывать справедливость приведенных трех положений Мальтуса нет, разумеется, ни малейшей надобности: справедливость их очевидна, ибо они выражают не что иное, как общеизвестную истину. Однако, и это весьма характерно, то, что кажется сголь очевидно истинным для одних из критиков «Опыта...», то столь же очевидно ложно для других. Конечно, человек не может жить без пищи, но не о том и речь; вопрос ставится так: что от него зависит, что обуславливается чем: пища ли народонаселением, или народонаселение пищей? До Мальтуса почти все и после него его критики утверждали, что количество пищи обусловлено количеством людей: с увеличением народонаселения тотчас же увеличивается и сумма имеющегося для него пропитания. А Мальтус, как мы видели, выставил положение прямо противоположное. Следовательно, говорить о трюизме тут уже не приходится, и учение Мальтуса требует проверки и доказательств.
     Размеры настоящего заключения не позволяют нам входить в подробности при рассмотрении вопроса, как отражается на населении количество имеющихся в его распоряжении запасов пищи. Статистикой в наше время уже доставлено множество фактов, подтверждающих именно тот характер зависимости, на который указывал Мальтус. Мы ограничимся здесь только тем, что приведем авторитетное свидетельство знаменитого автора «Истории материализма» и «Рабочего вопроса», Ланге. «Хотя голодная смерть,— пишет он в своем последнем сочинении,— в собственном смысле слова встречается далеко не так редко, как воображает себе мягкосердечная и доверчивая филантропия некоторых почитателей нашего гуманного века, но в статистическом отношении значение этой специальной формы как причины смертности не играет значительной роли. Гораздо опустошительнее действуют различного рода болезни, вызываемые голодом, потому что они заразительны и распространяются на людей зажиточных. Зависимость этих смертных случаев от повышения и понижения заработной платы доказана до сих пор пока только косвенно, посредством сравнения цифры смертности с ценами на хлеб. Впрочем, последние представляют собой коренную причину колебания заработной платы, так что косвенное доказательство не лишено полной убедительности». И далее Ланге приводит ряд цифр, которые убеждают нас в том, что с понижением цен на хлеб (а это бывает при его изобилии) смертность одновременно уменьшается и, наоборот, увеличивается число рождений и браков. Кроме смертности, дороговизна съестных припасов благоприятствует всегда и заболеваемости: болезни, особенно в форме эпидемий, почти всегда сопровождают голод. Зависимость населения от пищи подтверждается еще и тем фактом, что на сто умерших в глубокой старости приходится поразительно много людей состоятельных и очень мало бедняков. Напротив, в полном цвете сил бедных умирает значительно больше, чем богатых.
     В общем, первые два положения Мальтуса мы считаем совершенно доказанными современными статистическими изысканиями. Что же касается третьего, то и против него особенно серьезных возражений, насколько нам известно, не предъявляется. Препятствия, задерживающие размножение людей и приводящие таким образом население к уровню имеющегося в стране продовольствия, сводятся, по Мальтусу, к пороку, несчастьям и нравственному воздержанию. Перечисляя подробнее все неблагоприятные для роста населения условия, он делит их на разрушительные и предупредительные. И в самом деле, хотя перечень этих условий не может считаться у Мальтуса достаточно полным, тем не менее само разделение вполне соответствует тому, что наблюдается в жизни, и может быть принято не без пользы исследователем общественных явлений. Конечно, мы далеки от того, чтобы делать отсюда все выводы автора «Опыта...» и рекомендовать читателям «воздержание», но это только потому, что до такого вывода еще далеко, и мы не можем согласиться с некоторыми промежуточными рассуждениями Мальтуса. Под приведенными же тремя положениями мы безусловно подписываемся.
     Но не эти положения подвергаются критике со стороны противников «Опыта...», громы и молнии на голову Мальтуса навлекли пресловутые прогрессии. Факт, по своей курьезности заслуживающий быть отмеченным. Чтобы определить, в чем именно заключается сущность мальтусова учения, достаточно обратиться лишь к сочинениям современных его приверженцев,— конечно, из числа настоящих ученых. Что же оказывается? Писатели, присоединяющиеся к основным положениям «Опыта...», собственно о прогрессиях или вовсе не говорят, или только упоминают о них как о чересчур резкой форме, в которую вылилась у Мальтуса верная по существу мысль, что население имеет тенденцию размножаться быстрее продовольствия. Таким образом, сами прогрессии защитники Мальтуса уступают его противникам без боя. Поэтому и мы, лишь в самых коротких словах показав неудовлетворительность знаменитых математических формул, обратимся к разбору той верной, по мнению защитников Мальтуса, мысли, которая скрываеся за этими рядами произвольных цифр.
     Мы видели уже, как слабо с фактической стороны обставлены прогрессии в самом «Опыте...». Следовательно, прежде всего их надо признать недоказанными. Относительно прогрессии арифметической в этом нельзя и усомниться, ибо она не только не доказана, но и не доказывается, а просто лишь формулируется. Что же касается геометрической прогрессии, то при ее универсальности она подтверждается очень плохо, всего однимединственным примером, — примером, который к тому же оказывается выбранным далеко не удачно. Еще при жизни Мальтуса ему было указано, что, определяя период удвоения населения Соединенных Штатов, он упустил из виду столь важный фактор, как переселения. Ошибка благодаря этому получилась немалая, тем более что двадцатипятилетний период удвоения не подтвердился ни на одной стране. Чтобы опровергнуть Мальтуса в этом пункте, Годвин прибег к очень любопытному приему обратных вычислений. Исходя из наличного для его времени населения Швеции и предполагая, что оно удваивалось только каждые 140 лет, он приходит к курьезному выводу, что в эпоху падения Западной Империи Швеция обладала лишь тремястами душами населения, а несколько раньше, то есть именно тогда, когда страна начала посылать на юг свои воинственные полчища, в ней было не больше одного жителя. На вычисления Годвина Мальтус совершенно справедливо ответил, что нельзя опровергать его мысли на примере страны, находящейся очевидно в застое. Однако впоследствии расчет Годвина применен был ко всей Европе и дал в результате почти столь же нелепый вывод.
     Мальтус, к сожалению, постоянно смешивал действительность с возможностью и, совершенно правильно говоря о тенденции, допускал вместе с тем невозможное, а именно, что чистая абстракция проявляется в том же самом виде и в действительной жизни. Говоря о тенденции, он был прав: современные исследователи (Ваппеус, Вагнер и другие) свидетельствуют, что, отрешившись от мысли о постоянно воздействующих на население препятствиях, мы можем действительно допустить (как чисто физиологическую возможность) такое размножение населения, при котором период удвоения будет именно не длиннее 25 лет. На практике, однако, этого никогда не бывает: самый короткий период удвоения, который только приходилось констатировать статистикам в Европе, равняется 50 годам; в среднем же этот период простирается от 100 до 150 лет. Таким образом оправдывается и самый факт размножения населения в геометрической прогрессии (ибо, удваиваясь в 100 лет, оно учетверяется в 200 лет и так далее), и физиологическая возможность очень быстрого размножения при отсутствии всяких препятствий; не оправдывается лишь принятый Мальтусом слишком короткий период удвоения. В этом случае, как и во многих других, совершенно основательное по существу обобщение Мальтус выразил в крайней, утрированной форме.
     Если геометрическая прогрессия сама по себе верна, а неверен лишь взятый Мальтусом срок удвоения, то нельзя сказать того же о прогрессии арифметической, должен- ствующей выражать прирост продовольствия, но пред- ставляющей собою в сущности совершенно произвольное, ни на чем не основанное утверждение. Как выражение действительности, арифметическая прогрессия ошибочна, потому что на деле благодаря научным открытиям и техническим усовершенствованиям производительность человеческого труда росла до сих пор, как и народонаселение, в прогрессии геометрической, только в прогрессии еще быстрее возрастающей.[*] Как выражение возможности арифметическая прогрессия является не достоверным законом и даже не научной гипотезой.
     В какие чисто математические ошибки впал Мальтус при сопоставлении обеих прогрессий, было раскрыто Чернышевским в его примечаниях к Миллю; на этой стороне дела мы не станем останавливаться. Для нашей цели важнее то обстоятельство, что, формулируя арифметической прогрессией прирост продовольствия, Мальтус упустил из виду целый ряд условий, оказывающих на этот прирост самое решительное влияние. Социалистам принадлежит честь первого указания на главное из таких опущенных Мальтусом условий: на роль распределения и социально-политических условий труда. Хотя некоторые социалисты впали в крайность, утверждая, что каждой общественной форме соответствует свой закон народонаселения и что поэтому никакого общего для всей истории человечества закона быть не может, тем не менее важность распределения подчеркнута была ими совершенно правильно, а отсюда следует вывод, что возможность реформы в этом отношении вносит существенную поправку в формулу продовольствия. Из других опущенных Мальтусом условий упомянем здесь постоянно обнаруживающийся прогресс в утилизации продукта, — прогресс, заключающийся в том, что люди научаются из того же количества пищи извлекать больше пользы для своего организма; упомянем дальше о развитии самого человеческого организма, об улучшении пищеварительных и иных его свойств, вследствие чего достигается та же цель, что и в первом случае, но только с другого конца; упомянем, наконец, о совершенствовании социального устройства и сотрудничества, усиливающих, тоже в своем роде в геометрической прогрессии, власть людей над природой...
     Все это было забыто Мальтусом, когда он формулировал свою арифметическую прогрессию, а введи он в расчет все перечисленные нами условия, много ли бы осталось от его обобщения?
     Арифметическую прогрессию, ввиду всего сказанного, приходится совершенно отбросить, геометрическую — исправить, удлинив назначенный Мальтусом слишком короткий срок для удвоения. Изменяя таким образом обе сравниваемые величины, мы уничтожаем возможность того непосредственного и простого сопоставления, которое Мальтус делал при помощи двух неодинаково возрастающих рядов цифр. Но, отбрасывая математические формулы, мы этим нисколько не вредим основной заключающейся в них мысли, что народонаселение имеет постоянную тенденцию возрастать быстрее продовольствия. И тут современная экономическая наука все больше и больше склоняется к взгляду Мальтуса.
     Чтобы не утомлять внимания читателей, мы не станем здесь приводить подлинных слов Ад. Вагнера, Рюмелина, Роберта Моля и других исследователей, принимающих названную выше тенденцию за доказанную; мы не станем также загромождать нашего изложения статистическими данными, подтверждающими, что при всем искусстве человека земля постепенно истощается в своем плодородии, домашний скот, доставляющий человеку мясо и молоко, отстает в своем размножении от размножения людей. Отметим здесь только, что возможность и даже неизбежность перенаселения признается социалистом Каутским и при полном изменении существующего экономического строя. Отметим еще, что из русских исследователей г-н Южаков, опровергающий (преимущественно ссылаясь на доводы Спенсера) прогрессии Мальтуса, допускает, однако, конечное истощение «всех потенциальных сил земной поверхности». Но, разумеется, и противников этого взгляда существует немало.
     В общем, все-таки надо сказать, что вполне определенного и в то же время совершенно научного ответа на выдвинутый Мальтусом вопрос при современном положении нашего знания дать еще невозможно. Многое, однако же, заставляет склоняться на сторону пессимистических предвидений Мальтуса и сомневаться, чтобы борьба за существование, конечно, не в ее современной грубой форме, могла когда-нибудь совершенно исчезнуть из человеческого общества. Но утверждать это вполне решительно кажется нам столь же рискованным, как утверждать обратное, что какова бы ни была численность рода человеческого, он всегда найдет себе на земле достаточное пропитание.
     Одно только надо твердо помнить: вопрос ставится здесь исключительно об отдаленном будущем, в настоящем же нет никаких указаний на существование действительного, абсолютного перенаселения, хотя Мальтус и утверждает противоположное. «Опасность перенаселения,— говорит он в одном месте,— вовсе не так удалена, как принято думать, она напротив весьма близка и неизбежна». В другом месте, оспаривая Кондорсэ, он выражается еще решительнее: «Картина последствий, которые вызовет размножение людей, когда число их превзойдет средства существования, нарисована Кондорсэ вполне правдиво. Единственный пункт, в котором я тут с ним расхожусь, касается времени, когда предположение его осуществится. Кондорсэ полагает, что оно должно осуществиться в будущем, но вместе с тем полагает, что будущее это отделено от нас еще огромным расстоянием времени... Мы же можем сказать, напротив, что эта эпоха давно уже наступила».
     В полном соответствии с таким взглядом Мальтус «прописывает» и свое столь прославившееся «лекарство»:
     нравственное воздержание. Для нас, отрицающих наличность перенаселения, нравственное воздержание, разумеется, представляется совершенно излишним; но, кроме того, оно имеет и свои специфические недостатки, которые мы здесь просто перечислим:

    1) воздержание от вступления в брак и даже только позднее вступление в него, по общему отзыву всех исследователей, неизбежно увеличивает разврат и проституцию;
    2) нет никакого основания ожидать, чтобы столь трудная нравственного характера обязанность стала практиковаться сколько-нибудь значительным количеством лиц, и
    3) никогда общественные бедствия не врачуются личными добродетелями.

    Размножение людей подчиняется столь же строгими столь же мало зависящим от воли отдельного человека законам, как и размножение продовольствия; поэтому, если все усилия людей оказываются недостаточными, чтоб побудить природу к большей щедрости, нет основания ожидать, что направленные в другую сторону усилия эти окажутся сколько-нибудь действительными. Во всяком случае, увеличивать количество пищи (воздействовать на природу) не труднее, а легче, чем сокращать размножение людей (воздействовать на воспроизводительную способность). Вообще патентованное средство Мальтуса и обоюдоостро, и недействительно, и наивно.
     Раз допустив наличность перенаселения, Мальтус сделал отсюда все те свои фальшивые публицистические выводы, за которые его с полным основанием упрекают некоторые из его критиков. Если перенаселение существует, то среди кого, среди какого класса населения? Очевидно, не среди людей состоятельных, имеющих возможность воспитывать своих детей и вооружать их для предстоящей им борьбы за существование самым действительным в наше время оружием — деньгами. Перенаселение, если оно существует, должно обнаруживаться, конечно, среди простого люда, среди рабочих, подвергающих таким образом свое потомство неограниченному действию «препятствий разрушительных». Как же избежать им последствий перенаселения, как отстранить от себя все бедствия порока и нищеты? Единственный путь, указываемый Мальтусом,— это нравственное воздержание. Итак: высшие классы, в силу их богатства, не нуждаются в предупредительном средстве; низшие же, в наказание за свою бедность, должны отказаться от брака и от любви, чтоб обратиться в бесполую породу тружеников, обогащающих счастливых пустоплясов и не имеющих своих собственных радостей... Вот тот жестокий вывод, к какому в конце концов приходит Мальтус, который, сделавшись удобным оружием в руках некоторых буржуазных экономистов, скомпрометировал и все его учение.
     Но правилен ли этот вывод, вытекает ли он из самых основ учения Мальтуса, как оно было изложено им в двух первых главах его «Опыта...»? Совершенно неправилен и нисколько не вытекает.
     Как мы уже видели, Мальтус был прав, говоря о зависимости населения от пищи, но следует ли отсюда, что он был так же прав, признавая возможным на вопрос «Отчего люди голодают?» отвечать: «Оттого, что их слишком много.»? Между обоими положениями лежит целая пропасть, через которую нельзя просто перескочить, а надо перебросить сначала мост доказательств и связную цепь строго логичных рассуждений. Мальтус вместо этого свой чисто научный анализ причин, содействующих и препятствующих естественному росту населения, предложил просто, без всяких оговорок и, разумеется, вполне ошибочно, как полное решение всех современных ему экономических неурядиц, в действительности обусловленных целым рядом разнообразных и сложных факторов. Правильно указав на грозящую в будущем опасность, он совершенно уже неправильно сделал ее отправным пунктом в своем анализе современности.
     Но и этого мало. Простое применение теоретических основ учения о народонаселении к объяснению окружающей действительности, как бы такое применение само по себе ни было неправильно, не может еще привести к тем жестоким и несправедливым практическим заключениям, к которым, как мы видели, приходит Мальтус. Почему последствия перенаселения должны нести на себе только бедные? Из сущности мальтусова учения это вовсе не вытекает. Тут, очевидно, мы встречаемся, уже не в первый раз, с результатом внесения того фальшивого публицистического элемента, который пронизывает собой как «Политическую экономию», так и «Опыт о народонаселении». Начиная с этого момента, автор перестает логично рассуждать и объективно анализировать.
     Желая улучшить материальное положение рабочих, он их обрекает на такое беспросветное в нравственном отношении существование, которого, конечно, никогда никто не предпочтет. Практические выводы Мальтуса — продукт его практического же стремления подорвать в корне реформаторские проекты Годвина. Наука здесь ни при чем; учение о народонаселении также. Нам остается напомнить прекрасные слова Аксакова:
    
    ...И даже лучшие жрецы
    Во храме — вещие пророки,
    Вне храма — жалкие слепцы!


Ближайшие последователи Мальтуса, то есть люди, называвшие его своим учителем, тем именно и почтили его память, что, игнорируя теоретические основы «Опыта о народонаселении», с полнейшим восторгом приветствовали горький, червивый плод публицистического увлечения великого экономиста. Его наследие, захватанное грязными руками, стало предметом отвращения для благомыслящих людей: оно обратилось в оружие против всех прогрессивных стремлений прийти на помощь «униженным и оскорбленным», и сам Мальтус стараниями своих учеников из друга бедных превращен был в их врага. Тогда имя автора «Опыта о народонаселении» стало произноситься не с благодарностью и уважением, которых заслуживает этот глубокий мыслитель, но с презрением и хулой, составляющими справедливое воздаяние недобросовестного и угодливого публициста. В Мальтусе эти два разных человека чудным образом уживались в мирном соседстве. Его современникам поневоле приходилось считаться с ними обоими, но нам в настоящее время нет дела до второго. Публицист Мальтус умер: он весь принадлежал своему времени и с ним же вместе отошел в вечность. Зато Мальтус-ученый жив; с ним приходится до сих пор иметь дело: в его «Опыте...» через сто лет после его выхода в свет ученые продолжают черпать свою мудрость...
     А та загадка Сфинкса, которой Мальтус в конце XVIII века не сумел решить, остается нерешенным, таинственным, тревожным вопросом и накануне XX столетия!
    



    [*] Следует отметить, что вопрос о правильном понимании того: "что является производительностью труда?" - остается открытым до сих пор. По крайней мере, энергозатраты на производство единицы пищевой продукции с начала прошлого века (когда была написана эта работа о Т.Мальтусе) по оценкам разных специалистов увеличились в 20-100 раз. То есть можно говорить о "падении" производительности труда, а не ее росте, т.к. с точки зрения теории Мальтуса не важно, что мы потребляем: масло, мясо, зерно или энергоносители (нефть). Важна именно тенденция - ограниченности жизненоважных ресурсов, при возможной неограниченности их потребления. (прим. Webmastera)


    Назад // Вперед // Содержание


    Сайт создан в системе uCoz