Содержание
 ГЛАВА IV
   
     Что составляет сущность мальтусова учения?—Доказательства этой «сущности» и бездоказательность прогрессий.—Исторический очерк развития населения в различных странах.—Прогресс заключается в преобладании предупредительных препятствий.—Рост населения в Америке.—Абстрактность геометрической прогрессии.—Различные влияния, испытываемые ростом населения

   


     В одном из примечаний ко второму изданию своего «Опыта...» Мальтус говорит, что один из выставленных им законов — «необходимые для людей средства пропитания растут в арифметической прогрессии» — стал для него очевидным, а потому и не требующим доказательств, лишь только был им сформулирован; другой же — «род человеческий размножается в геометрической прогрессии» — выведен из наблюдения над ростом населения в Америке. При такой постановке дела к чему же сводятся доказательства Мальтуса? Во-первых, к указанию на писателей, высказывавших однородные с ним взгляды, и, во- вторых, к анализу данных, добытых путем переписей. О предшественниках Мальтуса мы говорили выше и здесь не будем к ним возвращаться, потому что для нашей настоящей цели это не даст ничего: степень популярности известной мысли ничего не говорит ни за, ни против ее основательности. То, в сущности, весьма немногое, что сообщается Мальтусом о росте населения в Америке, мы, разумеется, изложим в своем месте с подробностью, подобающей этому главному доказательству одного из двух мальтусовых «законов». Но раньше нам кажется более удобным заняться тем, что составляет главное содержание «Опыта...». Что же это такое?
    Сам Мальтус говорит, что его книга посвящена исследованию «влияния на человеческое общество» двух только что названных законов. Если бы это было действительно так, если бы «Опыт о народонаселении» посвящен был только изучению влияния двух произвольно сформулированных и совершенно не доказанных законов, каковыми являются, в сущности, столь дорогие для самого Мальтуса, а ныне вполне отвергнутые наукой прогрессии,— значение его было бы ничтожно, и не только нам не пришлось бы писать нашей книжки, но излишней была бы и вся громадная литература о Мальтусе. Так и взглянули на дело некоторые из его старых критиков. Но едва ли позволительно в настоящее время сводить все учение Мальтуса к этим пресловутым прогрессиям. Ведь, в сущности, этого не делал и сам Мальтус. Пусть читатель припомнит те три приведенных выше конечных вывода, которыми автор «Опыта о народонаселении» сам резюми рует свое учение.

    Вот они:

    1) население ограничивается средствами существования,
    2) народонаселение увеличивается, когда увеличиваются средства существования, и
    3) препятствия, задерживающие размножение и таким образом поддерживающие соответствие между средства ми пропитания и населением, сводятся к нравственному воздержанию, пороку и несчастью.


    Ни в одной из трех формул не говорится о прогрессиях, а между тем в них именно, в этих трех формулах,— вся сущность учения Мальтуса, сущность, которая, как это мы постараемся доказать ниже, с известными поправками и дополнениями должна быть признана истиной и в настоящее время, когда от прогрессий, можно сказать, не осталось уже почти ничего. Доказательству этойто истины и посвящена вся книга Мальтуса. После таких разъяснений читатель не удивится, что мы обратимся сначала не к примеру Америки, этому единственному и притом мнимому доказательству пресловутой геометрической прогрессии, а к тому, что должно служить, хотя, быть может, в достаточной степени и не служит, доказательством трех только что приведенных основных положений всего учения.
    Население всегда находится на уровне наличных средств существования; нравственное воздержание, порок и разного рода бедствия удерживают его на этом уровне; с увеличением средств существования увеличивается и народонаселение. Таковы три основных обобщения, кото- рые, по мнению Мальтуса, позволяет сделать история всего человечества. Обратимся сначала к народам, нахо- дящимся на первой стадии развития общественности.
    В противоположность тому, что охотно писалось в XVIII веке, «естественное состояние», в котором находились и ныне находятся дикари, оказывается далеко не завидным. Пользуясь сочинениями лучших историков и наиболее авторитетных путешественников, Мальтус рисует нам печальную картину этого естественного состояния. Уже один внешний вид дикарей свидетельствует часто о том, как тяжело им приходится; так, например, туземцы Ван-Дименовой земли и Андаманских островов не превышают ростом 5 футов, имеют отвислый живот, высоко поднятые плечи, огромную голову, конечности тонкие и слабые. «Внешний вид их свидетельствует о степени их развития и о самой ужасной смеси жестокости и бедствования. Многих из них путешественники находили на берегу в страшных муках голода и в последней стадии самого жалкого существования». Большинство этих племен размножились в такой степени, что они чувствуют сильнейший недостаток в пище. Чтобы утолить голод, дикари прибегают ко всем родам пищи и ко всяческим суррогатам ее. Так, например, про жителей Флориды один испанский путешественник рассказывает, что они питаются корнями некоторых растений, а иногда вынуждены прибегать к паукам, к муравьиным яйцам, к червям, ящерицам, змеям, порой даже к особому сорту жирной глины. Они откладывают и сохраняют кости, толкут их и тоже употребляют в пищу. Рассказывающий это путешественник прибавляет: «Я уверен, что если бы их земля изобиловала камнями, то они глотали бы и их».
    Когда запасы пищи и всех суррогатов ее окончательно истощаются, наступают голод, болезни,— и не находящее себе пропитания население вымирает. Ограниченность продовольствия и постоянная близость той крайней границы, за которой уже обнаруживается избыток населения, приводят к тому, что среди дикарей особенно сильно проявляют свои действия всякого рода препятствия естественному росту населения,— препятствия как разрушительные, так и предупредительные. В числе первых самым главным являются войны, имеющие среди дикарей особенно истребительный характер. Последние сражаются, по словам Мальтуса, «не для одержания победы, а для уничтожения неприятеля». Ирокезы выражают это словами, составляющими у них обычную форму призыва к войне: «Пойдем, съедим это племя!» Людоедство в буквальном смысле составляет естественное продолжение подобных войн, хотя, быть может, оговаривается Мальтус, оно встречается в действительности и реже, чем об этом принято думать со слов миссионеров.
    Что войны порождаются не чем иным, как чисто экономическими причинами,— это кажется Мальтусу несомненным. Живя преимущественно охотой, дикари вынуждены обращаться к истреблению друг друга, как только количество совместно ими истребляемой дичи заметно сокращается. Войны, в свою очередь, порождают чисто военную нравственность. «Напасть на неприятеля с равными силами считается делом безумным. Погибель в битве признается бесславием, позорящим репутацию воина, ибо она подвергает его упреку в торопливости и неосмотрительности. Зато терпеливо выжидать свою жертву, выбрать минуту, когда она считает себя в безопасности или не может оказать сопротивления, броситься на нее под защитой темной ночи, поджечь жилище врага, избить его безоружных и беззащитных обитателей,— вот славные подвиги, о которых каждое племя сохраняет благодарное воспоминание».
    После истребления на войне главным разрушительным препятствием к размножению дикарей является естественная смертность, если тут только можно говорить о чем-нибудь «естественном». По мнению некоторых исследователей, продолжительность жизни вообще гораздокороче у дикарей, чем у цивилизованных народов; повальные болезни, в особенности чума, всего чаще свирепствуют среди первых. Усиленная смертность среди дикарей объясняется тяжелой борьбой за добывание пищи, плохим питанием, плохими жилищами, нечистоплотностью дикарей и теми излишествами, которые они себе позволяют в редкие минуты благополучия.
    Несмотря на столь широкое действие препятствий разрушительных, предупредительные препятствия среди дикарей оказывают тоже известное влияние на замедление в приросте населения. Несмотря на то, что сила племени зависит от его численности, и тому прямой расчет заставляет всячески содействовать размножению, тем не менее весь образ жизни, все обычаи дикарей имеют прямо противоположное действие. Упомянем о многоженстве, распространенном среди некоторых племен и обрекающем известное количество мужчин, за недостатком женщин, на неизбежное безбрачие, об обычае продолжительного кормления грудью, препятствующем женщинам иметь детей очень часто, о придавленности женщин и дурном обращении с ними, сокращающем их способность к произведению детей, наконец, о практикующемся среди многих племен умерщвлении младенцев, в особенности женского пола. В местностях, изобилующих пищей и потому допускающих большее размножение, указанные обычаи заменяются прямо противоположными. Так, например, в то время как на острове Формозе не позволяется, чтобы женщина была матерью до тридцатипятилетнего возраста, в некоторых местностях Азии обычай предписывает девушкам вступать в брак не позже 19 лет. Отсюда видно, что некоторые нравственные убеждения народа имеют своим прямым источником его экономическое положение.
    «Итак,—говорит Мальтус,—даже из той неполной картины, какая представлена нами, можно сделать то заключение, что, несмотря на столько разрушительных (и предупредительных) препятствий, население различных диких племен, за весьма немногими исключениями, находится на уровне тех средств существования, какие, при данном состоянии промышленности, могут быть добыты этими племенами». В тех же случаях, когда такое соответствие нарушается и обнаруживается избыток населения, на сцену выступает воздержание (на этой стадии развития всего реже), порок и бедствия.
    Нам нет надобности останавливаться с такой же подробностью на состоянии народонаселения в древней Греции и в Риме, где Мальтус усматривает действие тех же предупредительных и разрушительных препятствий. Он особо подчеркивает, что Платон уже имел некоторое представление о возможности перенаселения и что все греческие философы требовали государственного вмешательства в семейные дела; однако он не прибавляет при этом, что государственное вмешательство по их мысли было нужно для покровительства размножению, а не для борьбы с ним. Затем Мальтус настаивает на распространенности в Греции детоубийства, на поздних браках и на кровопролитных войнах. Характерны его замечания о воспитании в Спарте: «Нелепая система спартанской дисциплины,— говорит он,— и то противоестественное подавление всех личных чувств ради общественных, которое вызывало иногда в наше время столь неразумный восторг, могли практиковаться только у народа, подверженного всем трудностям и лишениям непрерывных войн, и только в состоянии постоянного страха перед превратностями судьбы. Вместо того чтобы доказывать патриотизм и силу характера спартанцев, явления эти, по моему мнению, служат лучшим свидетельством того, что Спарта и вообще вся тогдашняя Греция находились в самом жалком и варварском состоянии. Как всякие товары, такого рода добродетели культивируются, когда на них есть большой спрос. Если равнодушие к страданиям и самые крайние патриотические жертвы требуются больше всего другого,—это служит плохим доказательством благосостояния народа и обеспеченности государства».
    Минуя древний Рим, мы перейдем теперь прямо к эпохе падения Римской империи,— падения, подготовленного, по мнению Мальтуса, концентрацией поземельной собственности и рабством. Однако непосредственной причиной этого падения было, как известно, нашествие варваров, о котором мы и находим в «Опыте...» несколько любопытных замечаний. Переселения вообще в глазах Мальтуса составляют не что иное, как следствие более быстрого размножения человека по сравнению с имеющимися у него средствами пропитания. Пример Авраама и Лота может служить к этому иллюстрацией: когда их стадам стало тесно на общей земле, Авраам сказал Лоту:
    «Разве перед тобою не открыта вся страна? Если ты пойдешь налево, я пойду направо, а если ты пойдешь направо, я пойду налево». Так, ища пастбищ, двигались пастушеские племена, населяя дотоле необитаемые страны. Сравнительная легкость, с которой вначале можно было всегда найти корм для скота, порождала у кочевых народов большую беспечность в деле размножения, ничем не сдерживаемого и потому особенно быстрого. Переселения стимулировали размножение, а размножение делало необходимыми переселения; кроме того, переселения и сопряженные с ними кровавые стычки с туземцами пробуждают в кочевых народах дух алчности и склонность к насилию. Кочующие орды становятся бичом для мирного земледельческого населения. Сам образ жизни и способ пропитания у кочевых народов доставляют повод к бесконечным распрям. Всякое посягательство на ту обширную территорию, которая служит пастбищем для скота целого племени, приводит к кровопролитным столкновениям. Но войны приводят за собою разрушение жилищ, вытравление пастбищ и уничтожение—из мести — вражеского скота. Таким образом, «недостаток в средствах существования породил склонность к грабежу, а привычка к грабежу уменьшила средства существования». В погоне за новыми источниками пропитания кочевники совершают нашествия на более культурные народы.
    Падение Римской империи было лишь одним из эпизодов в истории великого переселения народов. Долгое время кочевые народы северной Европы сдерживала сила римского оружия и слава римской доблести. Ослабление военной силы Римской империи открыло доступ для варваров, и они хлынули в Италию бесчисленными полчищами. Франки, аллеманы, готы, вандалы, гепиды и бургунды, «стесненные в собственных пределах», одни за другими потянулись на юг,—и Рим не выдержал их напора. Голод и чума, составляющие обыкновенно следствие кровопролитных войн, опустошали всю Европу. Эта трагическая судьба, эти беспредельные и неизобразимые страдания прекраснейшей в мире страны, все эти катастрофы и великие события, поражающие наше воображение, могут быть объяснены, по словам Мальтуса, одной только весьма простой причиной — преобладанием населения над средствами существования и усиленным размножением северных народов. Для доказательства своей мысли он описывает жизнь и нравы германцев. Эти варвары, если верить историкам, отличались большими семейными добродетелями; они запрещали подкидывать или умерщвлять новорожденных и почитали за счастье иметь большое количество детей. Что у германцев объяснялось чистотой их нравов, то у скандинавов проистекало из их беспечности, порожденной привычкой к грабежу и к легкой наживе. Результат в обоих случаях получался один — усиленное размножение. Излишнее население в странах германцев и скандинавов принуждено было идти искать счастья на стороне. Так, путем выселении, путем междоусобных войн и всяческих несчастий в борьбе с суровой природой, население северной Европы держалось на уровне имеющихся в ней средств пропитания.
    О препятствиях, встречавшихся в средние века населением центральной Европы, мы находим в «Опыте...» Мальтуса лишь несколько отрывочных замечаний. Пробел этот восполнен одним из последователей нашего автора, известным историком Дрэпером, представившим в своей книге «История отношений между религией и наукой» довольно яркую картину тех условий, при которых в средние века жило и развивалось население Европы. Вот главные черты этой картины, как нельзя лучше дополняющей исторический обзор Мальтуса. «Поверхность континента покрыта была тогда большей частью непроходимыми лесами; там и сям стояли монастыри и города. В низменностях и по течению рек были болота, простиравшиеся иногда на сотни миль и испускавшие свои ядовитые миазмы, которые распространяли лихорадки. В Париже и в Лондоне дома были деревянные, вымазанные глиной, крытые соломой или тростником. В них не было окон и, до изобретения лесопилен, в немногих домах существовали деревянные полы... Печных труб не было. В таких жилищах едва ли была какая защита от непогоды. О водосточных канавах не заботились: гниющие остатки и мусор просто выкидывались за дверь. Опрятность была совершенно неизвестна: высокие сановники, как например, архиепископ Кентерберрийский, кишели насекомыми. Пища состояла из грубых растительных продуктов, таких как горох или даже древесная кора. В некоторых местах поселяне не знали хлеба.
    Удивительно ли после этого, — восклицает наш историк,— что во время голода 1030 года жарилось и продавалось человеческое мясо или что в голодный 1258 год в Лондоне умерло с голоду 15 тысяч человек?» Болезней тогда не лечили, а прибегали к разным северным средствам. Эпидемии, как и стихийные бедствия, старались устранить молитвами. Неудивительно, что заразные болезни распространялись с поразительной быстротой, и, например, сифилисом, завезенным в Европу спутниками Колумба, переболело в свое время все население южной Европы, от святого отца Льва Х до уличного нищего. Неудивительно, что население вообще при всех этих условиях росло крайне медленно, а в исключительные моменты даже прямо сокращалось, и что правительства всех европейских государств почувствовали наконец себя вынужденными прибегнуть к разным искусственным поощрительным мерам.
    Здесь нет возможности, да нет и надобности перебирать, как это делает Мальтус, все страны Европы, чтоб показать, какого рода препятствия задерживают в них рост населения и как немыслимо увеличение народонаселения без увеличения средств существования. Нам пора обратиться к тому примеру, которым наш автор иллюстрирует свою «геометрическую прогрессию».
    Замечено, говорит Мальтус, что новые колонии, где первое время пионеры не чувствуют недостатка ни в месте, ни в продовольствии, отличаются всегда особенно быстрым ростом своего населения. Самые неблагоприятные политические условия оказываются не в силах сломить эту тенденцию. Всем известно, например, как плохо управлялись испанские колонии в Мексике и Перу. «Тирания, суеверия и все пороки метрополии прибыли к ним вслед за колонистами. Они обременялись огромными налогами, торговля их притеснялась произвольными постановлениями, губернаторы грабили их столько же в свою собственную пользу, сколько и в пользу правительства. И тем не менее, несмотря на все притеснения, население колонии быстро росло». Влияние выгодных экономических условий пересиливало неблагоприятное действие условий политических.
    В северных провинциях Америки, говорит Мальтус, население регулярно удваивалось, самое большее — каж- дые 25 лет. В Нью-Джерси период удвоения не превышал 22 лет, в Род-Айленде он был еще короче. По сведениям доктора Прайса, в некоторых местностях Северной Америки период удвоения не длиннее 15 лет. Последние известные Мальтусу переписи народонаселения Соединенных Штатов вполне подтверждают принятый им двадцатипятилетний период удвоения. «Я видел недавно,— говорит он,— документ, содержащий факты и цифры, относящиеся к населению Соединенных Штатов; в нем определяется период удвоения народонаселения всех Штатов, за все время их существования, всего в 20 лет. Я не могу сказать,— присовокупляет Мальтус,— в какой степени документ этот заслуживает доверия; но, поскольку он опирается на факты и на обнародованные цифры, мне кажется, что на него можно положиться».
    Вот и весь тот небогатый статистический материал, на котором Мальтусом строится геометрическая прогрессия. Нужно еще отметить его оговорку, в сушносги, вполне голословную, что в этом быстром увеличении североамериканского населения переселения из Европы не играли никакой существенной роли.
    Современный читатель невольно поражается той скудостью статистических данных, которыми располагает Мальтус для подтверждения своего весьма широкого обобщения. Невольно поражает и то, с каким доверием Мальтус относится к довольно случайным сведениям, полученным им из вторых рук или почерпнутым из документа, неизвестно еще, в какой степени заслуживающего доверия. Чем объяснить подобную небрежность и такое легковерие в ученом, не останавливающемся в других случаях перед самыми тщательными изысканиями и загромождающем свою книгу массой разнообразнейших фактов?
    Мы уже говорили, что знаменитой геометрической прогрессии комментаторами, популяризаторами и критиками Мальтуса придается вообще несколько иное значение, чем то, какое она имела для самого автора «Опыта...». Последний видел в ней отнюдь не главный вывод из всего своего учения, ибо, формулируя выводы, он даже не упоминает о прогрессиях, но как бы побочную истину, настолько к тому же, по его мнению, очевидную, что он даже не трудится ее доказывать и ограничивается примерами. Заметим, что с арифметической прогрессией Мальтус поступает еще небрежнее. Причину этого мы уже знаем: правильность арифметической прогрессии стала ему очевидной, лишь только он сформулировал таким образом естественный прирост продовольствия. Таким образом, если Мальтус, по нашему мнению, приводит слишком мало доказательств своей геометрической прогрессии, то это потому, что он их и не ищет. Геометрическая прогрессия кажется ему неоспоримой по совершенно абстрактным соображениям. Человечество не может размножаться иначе, как в геометрической прогрессии: если от одного брака рождается в среднем по 3-4 нисходящих и каждый из нисходящих в свою очередь обзаведется семьей, естественно, что население будет расти подобно цифрам 1, 3, 9, 27 и так далее. Это прямой логический вывод из всем известного факта, не нуждающийся ни в каких доказательствах. И в сущности Мальтус тут совершенно прав: если отрешиться на время от мысли о тех препятствиях, которые рост населения встречает на своем пути, его нельзя будет выразить иначе, как именно геометрической прогрессией. Остается только определить, в какой период времени проявится эта прогрессия...
    Но в таком случае Мальтус, быть может, заслуживает упрека в том, что чересчур поспешно и легкомысленно взял сроком удвоения 25 лет, тогда как современные изыскания показывают, что период этот отличается гораздо большей продолжительностью? Однако же и здесь для Мальтуса найдутся некоторые оправдания. Известный математик его времени, Эйлер, опираясь на цифры смертности и рождаемости, вычислил, что удвоение народонаселения может происходить каждые 13 лет. Вильям Петти, автор «Политической арифметики», писал около того же времени, что, по его мнению, население может удваиваться в отдельных случаях даже в десятилетний срок. Что удивительного, если, опираясь на такие авторитеты, Мальтус принял период удвоения в 25 лет и считал, что делает это с полной осмотрительностью?
    Чтобы быть верно понятой, геометрическая прогрессия нуждается еще в одном замечании. Критики Мальтуса иногда упускают из виду, что выражением этим наш автор обозначал не действительный рост населения, как он замечается во всем свете, а только известного рода тенденцию, полностью почти никогда не осуществляющуюся. Вот новое объяснение недостаточности приводимых Мальтусом фактов. Соединенные Штаты, как малонаселенная, но изобилующая природными богатствами колония, представляют собой в отношении к росту населения не обычное правило, а счастливое исключение. Роль разрушительных препятствий сведена здесь до минимума, в препятствиях предупредительных потребности не чувствуется, и потому ничем не сдерживаемое население свободно проявляет свою тенденцию к возрастанию в геометрической прогрессии. В Европе, где тенденция эта существует так же, как и в Америке, она не обнаруживается на деле благодаря влиянию целой массы разрушительных и предупредительных препятствий. Следовательно, факты действительного роста населения нельзя противопоставлять геометрической прогрессии, выражающей только возможность, а не действительность.
    Во всяком случае, как бы велико ни было стремление человека к размножению, предел ему полагает количество имеющихся в распоряжении людей запасов пищи. Поэтому можно утверждать, говорит Мальтус, что «различные страны населены вообще соразмерно с количеством продовольствия, какое они производят или какое можно добыть в них». Страны, производящие хлеб, заселены гуще, чем те, в которых земля служит пастбищем и население занимается скотоводством, а страны, где привилась культура риса, превосходят своим населением те, в которых возделывается хлеб. Несмотря на постоянное приблизительное соответствие между наличным населением и общим количеством пищи, в отдельных случаях между этими двумя величинами замечается то или другое отношение. И вот «благоденствие государства совсем не зависит ни от числа его жителей, ни от их богатства или каких-либо преимуществ; оно зависит от отношения населения к количеству продовольствия». Почему процветают Соединенные Штаты? Потому что благодаря сравнительной редкости населения и обусловленной ею хорошей плате за труд низшие классы оказываются обеспеченными и в годы неурожая. Голод здесь выражается для народа лишь в некотором сокращении его обычного годового потребления. «Но можно ожидать,— говорит Мальтус,— что с увеличением населения рабочие будут вознаграждаться менее щедро, ибо средства существования не будут увеличиваться пропорционально населению». Тогда и Америка потеряет свое настоящее, исключительно выгодное положение.
    Но на рост населения влияет не только абсолютное количество имеющихся в стране запасов пищи. «Еще недостаточно, — замечает Мальтус в первой книге своего «Опыта...», — чтобы страна производила большое количество продовольствия; необходимо еще такое общественное устройство, чтобы продовольствие это правильно распределялось». Понятно, что, если, например, рабочий класс не приобщается к пользованию, хотя и обширными, но скопленными в немногих руках запасами продовольствия, самое исключительное их изобилие не окажет никакого влияния на его благосостояние, а следовательно, и на рост его населения. Обычным проводником богатства из высших классов населения в низшие является спрос на рабочие руки: положение рабочих лучше там, где существует больше спроса на их труд. Пример особенно малого спроса и проистекающих отсюда бедствий Мальтус видит в Сибири. Система обработки, принятая здесь, так проста и несложна, что требует лишь весьма ограниченного количества рабочих. Почва еще так мало истощена, что не нуждается ни в удобрении, ни в особенно глубоком вспахивании. Земледелие, таким образом, занимает в Сибири лишь небольшое число рук; фабрик в стране почти не существует, ибо промышленность не развита. В результате всего этого предложение со стороны рабочих превышает спрос. Хлеб продается в Сибири по дешевой цене, но труд там ценится еще дешевле: существующая заработная плата недостаточна для безбедного существования работника. Таким образом задерживается рост населения в стране, изобилующей огромными природными богатствами.
    В связи со спросом на труд находится и величина заработной платы. Определяется она не одним этим спросом, но и ценой предметов первой необходимости. Желательно поэтому, чтобы обыкновенная пища народов была дорогая и чтобы дешевые суррогаты ее служили не более как подспорьем. Значение высокой заработной платы очень велико: «Действительная величина заработной платы регулирует и ограничивает рост населения». Размер покупательной силы работника определяет и его способность содержать семью; поэтому все, что увеличивает эту покупательную силу (приходские вспомоществования, поурочная плата, существование заработка для жены и детей), служит прямым поощрением к увеличению народонаселения. Мальтус предупреждает только, что в расчет надо брать здесь не поденную плату, подверженную разнообразным колебаниям, а средний годовой заработок всей рабочей семьи. Он и является тем основным фондом, величиной которого обусловливается численность этой семьи.
    Кроме спроса на труд и величины заработной платы, значительное влияние на благосостояние народа, а следовательно, и на степень быстроты его размножения, имеют политические условия. Главная причина сравнительно слабой населенности Турции заключается, по словам Мальтуса, в особенностях ее правительства. «Тирания, скверные законы, еще более дурная администрация, а потому и необеспеченность собственности — представляют здесь такие препятствия для земледелия, что оно падает с каждым годом, а с ним уменьшается и население». Значение политических условий Мальтус вообще склонен был очень преуменьшать; тем любопытнее, что в своем историческом очерке он делает раза два отступ- ления от своего общего, теоретического взгляда.
    Привычки и обычаи народа оказывают, по взгляду Мальтуса, особенно сильное влияние на его положение. Все, что увеличивает потребности народа, увеличивает и его благосостояние, потому что таким образом повышается его standard of life (минимальный уровень житейского обихода). Фабрики, вызывая стремление к комфорту, оказывают в известном смысле благотворное влияние. Замечено вообще, что рабочие в земледельческих странах беднее, чем в мануфактурных; это именно тем и объясняется, что уровень их потребностей ниже. Вот убедительный пример: рабочие южной Англии так привыкли употреблять в пищу пшеничный хлеб, что ни за что от него не откажутся, тогда как население Шотландии довольствуется самой скудной пищей. «Быть может,— замечает Мальтус,— под давлением закона необходимости, и английские рабочие со временем дойдут до положения низших классов в Китае, тогда страна с тем же количеством пищевых запасов будет давать приют более многочисленному населению». Однако «друзья человечества» должны надеяться, что ничего подобного не случится. Следовательно, сокращение народного потребления, это единственное средство борьбы с перенаселением, когда оно уже налицо, Мальтус решительно отвергает как несовместимое с человечностью. Остается одно — не допускать самого перенаселения, бороться с ним предупредительными мерами.



    Назад // Вперед // Содержание


    Сайт создан в системе uCoz